Выбрать главу

Вдали взрывается чаще и чаще, и город пылает, высотки рушатся одна за другой. Как карточный домик, в который играющийся ребенок оборонил горящую спичку.

Крики, крики все ближе. Он слышит их, узнает.

— Пожалуйста, Ньют… потерпи. Только минуту.

Бренда падает откуда-то сверху, катится кубарем через голову, соскакивает в тот же миг. Несется, сжимая в ладони заветную колбу.

— Убей… я прошу.

— Тс-с-с-с… тише, успели. Все хорошо.

И громкий щелчок, и еще одна судорога, когда игла находит зараженную вену.

— Успели? Он… жив?

Я не знаю! Во имя всего… я не знаю….

— Он дышит.

— Тише, тише, Томас, ты справился, ты молодец, хорошо. Слышишь, уже не хрипит, и вены бледнеют. Вы справились оба.

Слезы бегут и бегут по лицу, смешиваются с копотью, с кровью.

— С-спас-сиб-бо, Томми.

— Молчи… просто… тише. Лежи.

На руки, как ребенка. Бережно, ближе.

Живой, малыш, ты живой.

Я ведь почти тебя потерял. Я почти…

========== 40. Ньюмас, Соня ==========

Комментарий к 40. Ньюмас, Соня

https://pp.userapi.com/c824700/v824700126/af3b5/Ngo7e1UcjfY.jpg

очень коротко, простите

небольшое пояснение: Соня — сестра Ньюта. До лабиринта её звали Лиззи. О них написано в книге “Код Лихорадки”. Там рассказывается про детство всех глэйдеров еще до самого лабиринта.

— Руки… держите их на виду. Дернетесь, и я с-стреляю…

Она сбивается под конец своей пламенной речи. Ошарашенно хлопает ресницами. Томасу кажется, губы девчушки дрожат. Хрупкой блондинки с такими знакомыми… до боли… чертами.

Лицо… немного другое… и столько общего между тем. Похожи… не как две капли… не как близнецы. Так похожи.

— Томми… ты… так вздрогнул. Томми, что?..

— Эта девушка…

Голос срывается на сип, но Ньют понимает, а Минхо подхватывает, точно эхом:

— Девушка… гривер меня раздери. Это же Ньют наш, только в юбке… точнее, с косой.

— Кто ты?

— Кто вы такие?

Одновременно друг другу. Такими похожими голосами, точно от зеркала отраженными взглядами. Полувздох, полувсхлип.

— Это не можешь быть ты… не можешь. Ведь правда? Не можешь.

Опустит винтовку, не слушая взволнованный голос чернявой подружки, что дергает за рукав. А она… не шевелится. Застыла каменным истуканом.

Та же упрямая складка меж бровей, та же манера чуть прикусывать щеку, когда чем-то озадачен так сильно.

Не может… ведь не может быть настолько тесен этот разрушенный мир? Ведь Бренда ищет брата считай что всю жизнь… а тут сразу.

Томас мотает головой, пытаясь вытрясти звон из ушей. Его точно камнем по макушке огрели. Если это правда она… Но Ньют никогда… и он знает вообще?

— Они сказали мне, ты давно умер… Они… я думала, что осталась одна…

Слезинка сорвется с ресниц на губу, на подбородок и ниже. Другая… Ньют вздрогнет, недоуменно переступая с ноги на ногу. Он видит… он не может не видеть этого сходства. Пусть и зеркал в этом мире давно не осталось, но…

— Томми, что, если это снова ловушка? — неуверенно, с такой затаенной надеждой, отчаянным страхом, что у Томаса сосет что-то под ложечкой, тянет.

“Он не бросит тебя. Нет, нет, нет. Ведь это — твой Ньют, Томас. Только твой, навсегда. И она… его семья. Это же так здорово. Вспомни Чака…”

— Ньют, это похоже на правду…

— Но как?..

— Ньют? Тебя теперь зовут Ньют? А я — Соня. Знаю, что ты не помнишь, не знаешь. Но мне вернули воспоминания перед тем… ПОРОК… Это правда ты?.. Я не могла ошибиться. Так вырос.

Пальцы дрогнут, когда Томас опустит руку, на ощупь ища ладонь друга. Сожмет, передавая всю уверенность и решимость, которых не чувствует даже.

“Она — его родня, его кровь. Она — его?..”

— Ну, и чего глазами хлопаешь, замер? Сестру не хочешь обнять? — и сам не узнает свой голос.

А Ньют высвободит пальцы неловко, качнется вперед.

— Соня? Сестра?

— В самом начале меня звали Лиззи.

И улыбнется.

========== 41. Дилан/Томас (актеры) ==========

Комментарий к 41. Дилан/Томас (актеры)

https://pp.userapi.com/c830709/v830709856/6e104/3_XmunTmB7I.jpg

https://pp.userapi.com/c830709/v830709856/6e10d/MSnKlU7LhCY.jpg

обещаю, что 20го будет несколько более содержательных историй. простите, что пока так коротко, но я все равно надеюсь, что вам понравится.

— Том, поспеши, Дилан уже на месте, а появиться перед публикой вы должны вместе. Ты помнишь?

Дилан на месте. Томас смотрит на силуэт, виднеющийся сквозь панорамные окна здания. Томас смотрит и ловит себя на том, как сбивается дыхание, как губы сразу начинает покалывать, будто миллиарды крошечных иголочек врезаются в плоть.

Дилан на месте. Они и расстались недавно — у гостиницы этим утром. Всего лишь затем, чтобы приехать на съемки в разных машинах с разрывом хотя б в полчаса. Вряд ли это поможет, потому что фанаты как с ума посходили. Потому что Дилан, кажется, вообще разучился контролировать свои руки. Потому что сам Томас не может оторвать от него глаз. Не может, не в состоянии. Не получается. Залипает, как пацан пубертатного возраста. Уверен, что и просыпался бы в мокром белье. Вот только виновник возможных эротических снов и без того не дает уснуть полночи, изукрашивая белую кожу алыми метками, которые приходится маскировать водолазками. Еще немного, и Томас перейдет на резиновые костюмы, те самые, в которых дайверы совершают свои погружения в подводные бездны…

— Том, ты меня слышишь? Сейчас Кая подъедет, ты не должен торчать у порога так долго.

— Да-да, конечно, сейчас.

Он снова забыл, как зовут эту милую девушку. Наверное, надо послать ей цветы — за терпение к его невероятной рассеянности и способности выключаться в самое неподходящее время. Впрочем, нет. Премии будет достаточно, за цветы Дилан устроит разборки, а к ним и без того внимания — через край. И ведь не скрыть — ни от обслуживающего персонала гостиниц, ни от многочисленных операторов-ассистентов-гримеров на съемках. Ночевки в одном номере, симметричные засосы на плечах и на шее, зацелованные до неприличного губы, так часто запертую изнутри гримерку одного или второго, подозрительные звуки, прорывающиеся стоны порой.

— Томас, подожди. Еще одно…

Она мнется, отводит глаза, и краснеет стремительно, платок в руках теребит — еще немного, и разорвет на ленточки просто.

— Слушаю, Майя, — так кстати вспоминается имя, и девушка благодарно улыбается, чуть кивает.

— Постарайся… пожалуйста попробуй отвечать на те вопросы, что тебе задают. И… смотри на ведущего, если можно. С Диланом… я понимаю, ваша… кхм… дружба и столько лет съемок совместных. Вам не нужны кривотолки сейчас…

Сейчас, когда каждое касание — почти каминг-аут.

— Конечно, я понимаю, спасибо. Но не уверен, что Дил… он… как бы объяснить? Очень тактильный.

— Я понимаю, — она вздыхает, заранее понимая, что просьба обречена на провал. — Что же… удачи. Иди… он тебя уже ждет.

Томас кивает и входит в лифт, что тихо урчит, унося его в самое небо. Дрожь предвкушения, и какая-то легкость в груди. Каждый раз, как впервые. Каждый раз — чистейший восторг.

Дилан уже стоит на пороге, проворно затащит в комнату, умудрится одновременно выгнать всех посторонних.

— Томас… так долго. Пятнадцать минут до эфира.

— Мне надо привести в порядок…

— Потом… все потом. Дай мне только пару минут.

Он сейчас безумен, он одержимый. У него глаза шальные и зрачки, точно у наркомана. Томас тянется за поцелуем, думая, что вряд ли выглядит лучше. Потому что это вот все у них — на двоих. Потому что с этим ничего не надо делать.

“Потому что ты для меня идеальный”.

Ты — для меня.