Разумеется, всё это — ложь. Но Родригесу нужно скормить хоть какую-то выдумку, чтобы он отстал.
— Я это уже слышал, доктор Кацураги, — нахмурился он. — Такой ответ меня не устроит. Вы пожаловались Гебреусу, рассчитывая, что я отстану. Да вы ненастоящий врач, если уж на то пошло. Даже Шепарда переманили на свою сторону! Когда я приехал, он отказался продолжать сотрудничать со мной. Что вы ему наплели? Дайте отгадаю, заплатили ему, да? В таком случае…
Надоел уже мне этот засранец.
Я воздействовал лекарской магией на его челюсти и заставил их сомкнуться ровно в тот момент, когда между зубами оказался язык.
Мэтью Родригес взвизгнул, как женщина, которой на улице задрали юбку, и тут же прикрыл рукой рот.
— Что такое? Язык прикусили? — рассмеялся я. — Поделом.
Родригес попытался что-то возразить, но не смог выдать ни единого слова. Травма языка — очень болезненное состояние. Язык — это один из пяти органов чувств, поэтому в нём находится огромное количество нервных окончаний. А если учесть, что изнутри он заполнен одними мышцами, любое его повреждение не оставит в покое даже самого крепкого и невосприимчивого к боли человека.
Я вовремя остановил поток магии, иначе бы привёл к тому, что Родригес откусил бы собственный язык, а это уже — практически смертельная ситуация.
Поскольку в языке много сосудов, кровотечение из него может закончиться трагедией. Поэтому шутить с этим органом не стоит. Чуть-чуть надавить на него Родригесу точно не помешает. Меньше будет нести всякую чушь. Но любое излишество в этом деле запросто может убить человека. Магией-то кровотечение остановить нетрудно, но обычными медицинскими методами это получится сделать не всегда.
— М-м-мф-мф! — промычал Родригес.
— Как мне повезло, что вы наконец-то заткнулись, — прямо сказал я. — А потому слушайте меня внимательно. Ситуация серьёзная. Я только что вышел из инфекционного блока, в котором несколько наших коллег чуть с жизнью не расстались. Лучше направьте свою энергию на пользу людям. Прекратите заниматься ерундой и искать себе врагов. Шепарда я не подкупал. Просто он понял, что сотрудничать с вами — себе дороже. Надеюсь, что эта ситуация вас хоть чему-нибудь научит. И да, хорошего вам дня, доктор Родригес.
Оставив коллегу мучиться от жуткой боли, я направился назад — к научно-исследовательскому центру, однако дорогу мне преградила выбежавшая из лазарета медсестра. Я уже встречал её ранее. Кажется, её зовут Светлана.
Удивительная история… А русские имена теперь откладываются у меня в голове с большим трудом. Настолько привык жить в Японии, что простейшие «Семён Андреевич, Анатолий Викторович и Светлана» запоминаются только в том случае, если я прилагаю дополнительные усилия.
— Доктор Кацураги! — воскликнула она. — Не могли бы вы пройти в лазарет? Мне нужно с вами поговорить. Дело очень важное, отлагательств не требует.
Неужели у того военного, которого ударила молния, начались какие-то осложнения? Я уверен на все сто процентов, что вернул его головной мозг и сердце в порядок. Ожоги остались, да, но это мелочи.
Хотя, если вдуматься, урон он получил довольно большой. Повреждений в важнейших органах было очень много. Возможно, я что-то упустил. «Анализ» не всесилен, как и любой аппарат «КТ» или «МРТ». Лучше перепроверить.
Я побежал вслед за Светланой в лазарет, однако она тут же остановилась у входа в помещение и повернулась ко мне лицом.
— Так что случилось? — спросил я. — Кому нужна помощь?
Уже в этот момент у меня появились подозрения. Что-то здесь не так. В лазарете за спиной Светланы работает русский врач. Зачем же тогда требуется моя помощь? Или же я неправильно трактовал слова Светланы?
— Доктор Кацураги, — медсестра начала взволнованно теребить халат, затем скрестила руки и произнесла: — А не хотите поужинать вместе сегодня вечером? Понимаю, у нас тут выбор небольшой, всего одна столовая. Но после неё мы можем пройти в мою комнату. У меня есть продукты. Могу, если что, приготовить нам…