Теперь же оберегать было некого. Что он мог сделать для них? Лишь одно – достойно проводить в последний путь, сквозь ад, что разверзся вокруг. Огонь жадно пожирал бамбуковые кровли и резные балки, а зелёная, некогда душистая трава, теперь источала зловонный смрад от ещё не до конца высохшей крови.
В его серебряных глазах, широко распахнутых от ужаса, бушевала буря. Ужас перед чудовищем, затмившим небо. Ужас от осознания, что следующее мгновение может стать последним. Ноги онемели и не слушались, словно вросли в окровавленную землю, а в ушах стоял оглушительный гул собственного сердца.
— Беги!
Чей-то тихий, но настойчивый голос ворвался в его сознание, отозвавшись эхом в самой глубине души. «А-Цзянь, беги!» На миг в затуманенном взоре мелькнул расплывчатый силуэт, знакомый до боли.
Вэн Лицзянь вздрогнул, отрываясь от нахлынувших воспоминаний. Его веки медленно приподнялись. Теперь он стоял на вершине самого высокого здания в городе, откуда открывалась идеальная панорама торжествующего хаоса. Стройный юноша с холодным, почти томным любопытством наблюдал, как внизу метались в панике люди, разрываемые на части демоническими тварями, а их отчаянные крики слагали симфонию его победы.
— Ос-та… новись… – прохрипел кто-то позади, пытаясь выговорить слова сквозь хрипы. Парень даже не удостоил говорящего взглядом. — Шицзунь… он же…Шицзунь — самое уважительное обращение к учителю – голос сорвался в надрывном шёпоте, — этот город… он был так дорог ему… и ты ведь...
Звонкий, резкий щелчок пальцев оборвал речь на полуслове. Вслед за ним раздался душераздирающий крик, полный такой нечеловеческой агонии, что, казалось, сама тьма содрогнулась. Магические цепи, сковывавшие пленника, ожили, впиваясь в плоть стальными шипами.
Только тогда Вэн Лицзянь медленно, с ледяным спокойствием, повернулся к источнику крика. Его взгляд был пуст и бездонен.
— Не смей при мне упоминать о нём, – его голос прозвучал тихо, но с такой неумолимой силой, что, казалось, даже ветер пугливо застыл.
Второй щелчок пальцев отрезал крик, и мир погрузился в гробовую тишину, нарушаемую лишь треском пожаров и далёким рыком зверей.
✹✹✹
Осеннее равноденствие растянулось на несколько дней, наполненных тихой грустью. Янь Шэнли стоял на краю обрыва, сжимая в руках скромный букет из хризантем и веток клёна. Внизу бушевали свинцовые волны, безжалостно разбиваясь о скалы – именно здесь когда-то нашёл свой конец его отец. Единственный человек, чья любовь была щитом от всего мира, не давший одиночеству сжать свои тиски вокруг сердца маленького мальчика.
— Я скучаю по тебе... – шёпотом произнёс он, разжимая пальцы.
Букет камнем полетел вниз и мгновенно исчез в пене волн, утянутый на дно бездушной пучиной.
Цветы жаждут воды, чтобы жить, но если бросить их в самую сердцевину бури, волны сразу же разорвут их нежные лепестки.
Янь Шэнли сделал шаг назад, готовый уйти с этого места, пропитанного болью, но вдруг замер, едва не задев кого-то. Рядом стояла маленькая девочка. В руках она бережно сжимала несколько пряников в форме священных животных. Её взгляд, чистый и ясный, встретился с его глазами – яркими, как отполированная яшма. Щёки ребёнка залились румянцем, и она молча протянула ему пряник в виде тигра.
Янь Шэнли огляделся – вокруг ни души. Где же её родители?
— Это... мне? – удивился он, приседая на корточки.
В ответ девочка лишь поднесла угощение ближе. Пряник был выполнен настолько искусно, что его было почти жалко есть. На вид ей (как прикинул Янь Шэнли) было лет девять-десять, две аккуратные косички обрамляли лицо с пухлыми губами и большими глазами цвета спелого персика, которые смотрели на него с безмолвным ожиданием.
Словно повинуясь её воле, Янь Шэнли осторожно откусил кончик тигриного уха. Сладкий вкус ореховой пасты и карамелизованной муки растаял на языке. Это было неожиданно приятно даже для него, равнодушного к сладкому.
Губы ребенка растянулись в нежной улыбке. Её рука вдруг потянулась к его щеке. Маленькая ладонь мягко коснулась кожи Янь Шэнли.
Она заговорила, и голос её прозвучал странно взросло, даже как-то проницательно:
— Даже тигр может быть покладистым котёнком... – тёплый взгляд ребенка внезапно покрылся льдом, — а котёнок, что греется у тебя на коленях, может внезапно вцепиться когтями, оставить шрамы, которые никогда не заживут.
И прежде чем Янь Шэнли успел что-либо понять, её рука резко упёрлась ему в грудь.
Неожиданный толчок, потеря равновесия – и мир перевернулся. Небо поменялось местами с бушующей бездной внизу. Падение показалось вечностью, и последнее, что увидел Янь Шэнли перед тем, как ледяные волны сомкнулись над ним – это безразличный взгляд ребёнка на краю обрыва, стирающийся вдали.