Директор недоверчиво прочел письмо и с подозрением задал типичный для продажного бюрократа вопрос: «А вам с этого какая выгода?» Педро поерзал на стуле. «Неге we come again»[14], — подумал он на английском, выученном в частной школе в Коннектикуте. Сейчас последует неизбежный второй вопрос: «А мне как директору тюрьмы какая с этого выгода?»
И он одним махом пресек всю эту хренотень: «Наша выгода в том, что Мексика станет лучше». Хотя, если уж совсем начистоту, фонд здорово помогал уходить от налогов и хотя бы немного отмывал имидж сомнительного угольного бизнеса Эктора.
Перед лицом такого неопровержимого довода директору ничего не оставалось, кроме как пробурчать: «Мне нужно по[15] советоваться с вышестоящим начальством». На политическом жаргоне это значило: «Я поговорю с начальником службы исполнения наказаний, потому что сам ссу принимать решение (да и зачем его принимать, если с него ничего не обломится?)». На что начальник службы исполнения наказаний ответит: «Мне нужно посоветоваться с вышестоящим начальством», и на политическом жаргоне это означало: «Спрошу у замминистра, потому что…» Педро прикинул, что решение затянется месяца на три.
Пока Педро и Хулиан загоняли бычка по имени Мне Нужно Посоветоваться С Вышестоящим Начальством, Хосе Куаутемок пребывал в бешенстве. У него забрали любимый наркотик, и теперь он собирался снова раздобыть его во что бы то ни стало. Даже если придется кровью на стенках камеры писать.
Прошло несколько недель, а от Хулиана ни слуху, блин, ни духу. Хосе Куаутемок по десятому разу перечитал книги, которые тот привез в прошлый раз. Но случилось чудо: несуществующий младенец Иисус из Аточи[15] послал ему карандаш, прямо на футбольном поле. Поначалу показалось, это веточка в грязи валяется. Хосе Куаутемок чуть не вознес благодарственную молитву за этот жалкий карандашик. Бай-бай, воздержание. Он начал писать на полях книг: афоризмы, анекдоты, микрорассказы. «Ученые много лет не могли понять, что забывчивость вызывается червем, который живет в мозгу и питается воспоминаниями». Изобретал фразы со словами, которые попадались на печатной странице, иногда бессмысленные: «трепещут знамена в желточном мешке», «в крови строчит артиллерия», «тигры побеждают в храмах».
Да уж, писать весело, заковыристое это дело. Но если начальство так разволновалось из-за него, значит, вообще всего боится до усрачки. Почему бы тогда не попробовать сотворить что-то более жгучее, в духе отца? Если Сеферино жизнь положил на то, чтобы сделать видимыми индейцев, почему бы Хосе Куаутемоку не поступить так же с преступниками? Он сел на койке и начал набрасывать манифест.
За ужином я долго смотрела на Клаудио. Интересно, изменял он мне когда-нибудь? Как он ведет себя наедине с друзьями? Что они обсуждают? Что бы он сделал, узнав, что я думаю о другом, пока мы занимаемся любовью? Понял бы меня? Пришел бы в ярость и потребовал развода? На что был похож его секс с предыдущими девушками? Многие мои подруги уверяли, будто знают своих мужей как свои пять пальцев. Прямо так и заявляли: «Мы встречаемся с шестнадцати лет. Я с закрытыми глазами могу сказать, что он закажет из меню или какой сериал захочет посмотреть сегодня вечером». Как они осмеливались утверждать, что познали другого человека? Мы касаемся только поверхности, но нам неизвестно, что творится в душе. Если я в курсе, что Клаудио любит хорошо прожаренное мясо, а сегодня ему больше хочется суши, чем теппаньяки, это еще не значит, что я его хорошо знаю. А он, например, всегда учитывает, что я ненавижу слишком горячий суп, не переношу сырой лук, обожаю играть в бадминтон, никогда в жизни не стану смотреть кино про супергероев, что мой пунктик — грамотная речь, я люблю слова и стараюсь выражаться правильно.
Это еще не доказывает, что он знает меня настоящую. Я смотрела, как он ест, и размышляла, насколько мы способны расшифровать друг друга. Ему нравилось говорить о себе, что он простой человек, без закидонов. До некоторой степени так оно и было. Но его родители рассказывали, что в детстве он тяжело переживал происходящее вокруг и у него часто бывали депрессии. Они как будто описывали кого-то совсем другого, не моего мужа. Поэтому я начала подозревать, что ребенком его домогались священники в католической школе, хотя сам он всегда энергично отрицал это. Были в нем затаенные уголки, куда я не могла достучаться. «Ты знаешь, кто я?» — выпалила я в тот момент, когда он на вилке поднес кусок курицы ко рту. Он улыбнулся. «Конечно, ты моя жена», — сказал он просто и снова занялся курицей. Я опять на него уставилась. Он выглядел утомленным. У него быстро росла щетина, и к вечеру лицо делалось от нее сизоватым. Он тщательно следил за внешностью и иногда брился дважды в день, утром и днем. Его воспитали в том духе, что встречают по одежке. Отец научил неизменно следить за одеждой и внешним видом. Костюм из очень хорошей ткани, сшитый по мерке, безукоризненного кроя. Галстук никогда не должен быть кричащих цветов. По воскресеньям он одевался не менее стильно, чем в будни. Из него получилась бы идеальная модель «Скаппино» или «Брукс Бразерс». «Твой муж родился стариком», — сказала мне одна подруга. И она была права. Когда я рассказала об этом ему, он возразил: «Я не старик, я классический вариант».
15
Младенец Иисус из Аточи — весьма почитаемый в Мексике образ младенца Иисуса, находится в церкви городка Платерос, штат Сакатекас. Изображается в виде маленького ребенка, одетого как пилигрим, идущий по дороге Святого Иакова (атрибуты: посох, раковина, тыковка для воды, а также корзинка и пшеничные колосья). Поскольку, по легенде, Иисус из Аточи навещал в заключении плененных мусульманами христиан во времена Реконкисты, в Мексике развился культ, согласно которому Он — покровитель заключенных, особенно несправедливо заключенных, а также открыватель дорог.