Обвел взглядом наш привал. Вроде бы никто к нам не прислушивается, только Зорька иногда бросает от соседнего дуба контрольный взгляд мне в голову. Вот ведь… То ли я был в прошлый раз менее внимателен, то ли в этот раз ее тянет ко мне сильнее.
Повернулся к Ясе и тихо вопросил в ушко:
– Ну, как там? В общем, если?
– Уже лучше, – мой некузявый вопрос не поставил Яську в тупик. Она призадумалась, а потом прыснула, что-то вспомнив, и посмотрела на меня смеющимися глазами, – Томка такая забавная сейчас бывает, ей-ей! В конце августа, бывало, как замрет с такой мечтательной улыбкой… Аж завидки брали. Иногда приходилось ее щипать, чтоб вернулась на Землю.
– Очень мило, – фыркнул я раздраженно, – ты уверена, что надо мне это рассказывать?
– Погоди, не торопись… – Яся слегка толкнула меня плечом в плечо. – Я ж сказала – «раньше».
Я зарычал и попробовал встряхнуть ее за шиворот:
– Не испытывай мое терпение, женщина!
Яська жизнерадостно взвизгнула, и Зорька метнула в нее взгляд, полный ревнивой муки.
– Да ладно, ладно! – после чего неторопливо взбила растрепавшуюся челку, насмешливо стрельнула глазами в сторону Зорьки и зашептала, сладко щекоча теплым воздухом мое ухо, – а сейчас у нее порой возникает такое недоуменное выражение. Ну, вроде как, «во что это я вляпалась и как это могло со мной случиться?» Понимаешь?!
Я довольно улыбнулся, потянулся и, вставая, подвел итог:
– Это хорошо. Заглянем в гости. Пойду, кленовых листьев наберу.
Тот же день, вечер,
Ленинград, Измайловский переулок
Я вдавил звонок и глубоко вдохнул, пытаясь успокоить грохочущее сердце. Яся покосилась на меня с легкой улыбкой и выставила перед собой багрянец листьев. Лязгнул крюк, открылась дверь, и она шагнула в прихожку. Я выдержал короткую паузу и зашел следом. Увидев меня, мама Люба, успевшая уже потискать Ясю, подобралась.
– Ну, здравствуй, Андрей. Давно не заходил, – она многозначительно посмотрела на меня.
– Здравствуйте. Да вот, все как-то… То каникулы, то… – я замялся, подбирая слово, – то другое. Да.
– И решился зайти, наконец? – прищурилась она с легкой усмешкой.
Яся скинула резиновые сапожки, пальто и вприпрыжку исчезла в глубине квартиры. Я проводил ее взглядом, принюхался к тонкому и отдаленно знакомому аромату, пытаясь вспомнить, где с ним встречался, затем махнул рукой:
– Да разберемся мы… – мама понимающе кивнула, и я с облегчением перевел разговор с неудобной темы, – что у нее? Врача вызывали?
– Ангина.
– Температура высокая? – деловито поинтересовался я, вешая куртку на вешалку.
– Тридцать девять с половиной, – пожаловалась мама Люба.
– Ууу… – обеспокоенно вырвалось из меня.
В голове молнией мелькнуло:
«Как бы осложнение на почки не получить», – и мозг без задержки выкинул на язык:
– Тогда антибиотик из цефалоспоринов, аспирин, чем-нибудь десенсибилизирующим прикрыться, например – супрастином, и много-много питья. Сладкий чай с лимоном, морс кисленький – три литра на день. И строгий постельный режим не менее, чем на неделю.
– Как, как? – заинтересовалась она, хватая лежащий рядом с телефоном огрызок карандаша, – дай запишу. Це-фа что?
– Пишите, – уверенно сказал я и продиктовал по слогам, – це-фа-лек-син, по пятьсот миллиграмм. Берите сразу три упаковки, там по три таблетки в день идет, вам как раз на десять дней приема хватит.
Мама быстро зачирикала на листке.
И тут до меня дошло:
«Мля… Ты бы еще из пятого поколения антибиотик предложил…»
Бумажка опустилась в карман передника.
– Эээ… Ну… А если в аптеке не будет или без рецепта не дают, – замямлил я, примериваясь, как выбраться из ловушки, в которую сам же себя загнал, – то оксациллин или эритромицин. Да, так даже лучше будет!
– Оксациллин врач и прописала, – кивнула мама. – Минут двадцать как ушла.
«Ах, так вот откуда такой знакомый аромат!» – я чуть не хлопнул себя по лбу. – «Ну да, на одном, видимо, участке живем. А это мне крупно повезло, что разошлись. Вот смеху-то было б… Только тут моей с ней клоунады не хватало».
Щеки запылали нездоровым жаром.
– В медицину пойдешь? – заинтересовалась мама Люба моими неожиданными познаниями.
Я поймал себя на том, что сверлю жадным взглядом карман ее передника и смущенно отвел глаза.
– Не уверен… У меня в последнее время математика отлично пошла. Да что там пошла – полетела просто, – начал я закладывать фундамент будущей легенды. – Так что и на точные науки могу пойти. Но время еще есть обдумать.
– Да, до конца этого класса можно еще выбирать, – легко согласилась мама, – ну… Иди к болящей, только не долго. А потом на кухню, чаю попьем.
Я зашел в Томину комнату. Да, серьезно ее пробрало. Обметаны темными полукружьями обессиленно прикрытые глаза, на бледных губах – ломкая корочка, припухлости под углами челюстей… Присел на край кровати и положил руку на сухой пылающий лоб. Как бы не за сорок уже.
– Привет…
Приоткрыла глаза и послала слабую извиняющуюся улыбку.
Заставил себя убрать руку и озабоченно спросил:
– Аспирин пила?
Она через силу кивнула и слегка поморщилась.
– Давно?
Скосила глаза на настенные часы и прошептала слабым голосом:
– С полчаса назад.
– А, хорошо… Сейчас должен будет подействовать. Молоком запивала?
Отрицательно качнула головой.
«Вот двоечница!» – я в сердцах воскликнул про себя, – «не сказала, что аспирин надо обязательно запивать молоком. Ууу… Встречу – накажу!»
– Голова болит?
– Да… – жалобно пискнула Томка.
– Ну, милая, – я положил пальцы ей на виски и помассировал круговыми движениями, – потерпи, скоро пройдет.
Откуда-то из-за плеча долетело приглушенное Яськино фырканье. Я проигнорировал.
Взял двумя пальцами беззащитное ушко и скатал в трубочку. Отпустил.
– Точно, мягкое как тряпочка… Как я и подозревал.
Тома улыбнулась, легко-легко, самым краешком губ. Довернула голову на подушке и какое-то время мы просто молча смотрели друг другу в глаза. Лицо ее постепенно приобрело умиротворенный оттенок, затем она чуть заметно поморщилась, и ее веки смежились.
Я понял:
– Ну… Выздоравливай. Мы пойдем…
Она чуть двинула головой, отпуская, и мы с Ясей на цыпочках двинулись на выход. От дверей я оглянулся: Тома тихонько улыбалась в полутемный потолок.
Глава 4
Понедельник, 26 сентября 1977, вечер
Ленинград, Измайловский пр.
О том, что ровно месяц назад я тыкал кинжалом в печень человеку, вспомнилось совершенно внезапно, и меня передернуло от отвращения. Ну да, и не человек то был, а так, человечишка… И не зря тыкал, а за дело, пусть и не в этом временном потоке. Да и не то важно, за что, как спасая кого и от чего… Но все равно осталось какое-то гадливое чувство. Может оттого, что тогда в какой-то момент почувствовал удовольствие?
Я повертел в руке свой только что законченный труд – первый учебный нож. На рукоять пошел кусок толстого шершавого пластика, подобранного на свалке. Он-то, собственно, и навел меня на мысль поработать в этом направлении. Навершие и клинок вырезал из мягкой резины, прикупленной в сапожной мастерской. А через рукоять и клинок, на две трети его длины, проложил полусантиметровой толщины металлическую пластину.
Взял изделие прямым хватом и попробовал нанести пару резких проникающих ударов по воображаемому противнику. Да, еще далеко не мастер… Движения тренировать и тренировать. Но нож удался. Баланс, вес, инерция – просто идеально для тренировки. Чувствуется как реальный нож. Буду нарабатывать навык, кто знает, что и когда в хозяйстве пригодится?
Я еще немного потренировался, а затем упал на ковер и расслабился. Взгляд скользил по приглушенной полутьме потолка, следуя за разбегом мириадов мельчайших трещинок, бороздящих старую побелку. Отрешившись от всего, я искал окончательное решение одного вопроса.