— Алгебра.
— Я снимаю тебя с урока. Пойдем, поговорим поподробнее, — она поднялась из-за стола.
— Меня, — подскочила, оставив на тарелке последнюю надкушенную булочку, Мэри, — меня возьмите! Я тоже хочу на "черную смерть"!
На миг вид у Чернобурки стал довольный, точно у кошки, удачно насадившей на коготь жирную мышь. Потом лицо ее разгладилось:
— Конечно, Мэри, — пообещала она легко, — если соберемся — возьмем. Пошли, Андрей.
Я оглянулся на Мелкую и, извиняясь, неловко развел руками:
— Давай до… — и запнулся, прикидывая, — до понедельника, хорошо? У меня так плотно всяких дел набилось…
Она вскинула на меня глаза и хотела что-то сказать, но потом лишь молча кивнула, и я поспешил за черно-рыжей парочкой.
Пятница 3 марта 1978, день
Ленинград, ул. Чернышевского, консульство США
Чоп. Чоп.
Фред, искоса наблюдавший за Синти, болезненно поморщился.
Опять блеснуло узкое лезвие.
Чоп — от корнеплода отвалилось еще одно тоненькое полукружье.
Чоп, чоп, чоп… — Синти препарировала овощ точными наработанными движениями. Потом ловко крутанула нож и наколола крайнюю дольку на кончик. Поднесла к носу и, зажмурившись, понюхала. На лице ее проступила блаженная улыбка.
Джордж с укоризной покосился на Карла. Тот закашлялся дымом и нервно взмахнул трубкой.
— Ладно, ладно! — вскинул руки, словно сдаваясь в плен, — согласен. То была плохая идея. Моя плохая идея. Mea culpa.
(лат. — моя вина).
Синти предпочла сделать вид, что не поняла:
— Идея? — идеально выщипанная бровь согнулась в дугу, но взгляд девушки остался прикован к кусочку перед носом, а голос на удивление равнодушным: — я что-то важное пропустила?
Сладковато-острый запах, идущий от золотистой дольки, манил, играя полутонами: то чудился легкий аромат подвяленной груши, то на первый план выходила дразнящая нотка сушеного имбиря. На зубах зудел фантом плотной похрустывающей мякоти.
Рот Синти наполнило слюной, и она торопливо вгрызлась в репу. Довольно крупный, в два кулака, корнеплод был перемолот за пару минут.
— Уф… — оперативница откинулась на спинку кресла и довольно похлопала себя по животу, — хорошо-то как… Вот теперь можно и ушками заняться, — демонстративно не глядя на потрясенно молчащих коллег, Синти подтянула к себе очередную пухлую папку и деловито зашуршала отпечатками.
Да все она, конечно, давно поняла, не совсем уж дура, чай! И откуда у нее появилось это странное пристрастие, и какой факир чертов в этом виноват. Осталось только решить, как взыскать с Карла этот долг. А задолжал он не меньше ведра своей поганой крови, и это по самым скромным прикидкам. И… Нет, она ни за что не даст себя раскодировать!
А началось все с месяц назад. Если бы КГБ смог тогда засунуть нос в вализу, что доставил дипкурьер, то был бы, пожалуй, обескуражен. И правда, чем, кроме коварного отвлечения внимания от операций разведки можно было бы объяснить находившуюся там подборку микрофильмов с трудами антропологов по очень узкой теме: форме ушных раковин у людей? Наверное, не меньше были удивлены чуть ранее и работники национальной медицинской библиотеки в Мэриленде, получившие такой заказ от ЦРУ.
Фред еще поехидничал:
— Так, — потер деловито руки и свысока посмотрел на Синти, — теперь ты будешь крупнейшим экспертом ЦРУ по usham. Или по ukham? Кстати, заодно и с этим тоже разберись.
И она села разбираться. Ничего сложного в том не оказалось, но теперь в вечерних дремах перед ее внутренним взором проплывали мочки, противокозелки и ладьевидные ямки. Уши оттопыренные и уши прижатые, с отдельной или сросшейся мочкой, округлые и квадратные, бесконечные уши вошли в ее жизнь и по-хозяйски там устроились. Они стали притягивать взгляды на улицах. Теперь первым делом она смотрела не в глаза, а на уши, и радовалась, обнаружив там какую-нибудь редкость, навроде рудиментарного дарвинова бугорка. Через неделю она могла классифицировать любое ухо навскидку, по пятнадцати основным признакам всего за три-четыре секунды.
Затем пришла пора фотопленок, что начали сдавать русисты. Полторы сотни фотопленок в неделю! Проявить, зафиксировать, высушить, просмотреть и выборочно напечатать… И изучить кадры, выискивая подозрительные уши!
Она уже мечтала о пробежках по городу, что раньше раздавал ей Фред. Подумаешь, три часа по холоду, да на своих двоих! И что ей в том не нравилось? Свежий воздух, дневной свет, люди, разнообразие ленинградских улиц и, даже, адреналин при очередном обнаружении наружки. Теперь же она выползала из подвала консульства, где была расположена фотолаборатория, вся провоняв реагентами; глаза ее покраснели, а отражение в зеркале пугало, наводя на печальные мысли об оголодавшем упыре.