Тот же день, позже
Ленинград, проспект Газа
У входа в клуб Пашка вывесил наш вымпел с журавлем, и слабый ветер колыхал его — чудилось, что вышитая птица с усилием взмахивает крыльями, пытаясь взлететь.
Пальцами я коснулся вымпельной бахромы, и тут же отдернул руку — звонкие хиханьки да хаханьки за дверями живо набирали силу. Створка распахнулась, выпуская Ясю и Тому.
— Ах, что-то Дюша совсем забыл о нас… — пригорюнилась зеленоглазка, забывая скрыть лукавую улыбочку.
— Не замечает совсем, — грустно поддакнула Ясмина, покачивая головой, и лишь искорки веселинок можно было уловить в глубине ее глаз.
— Не любит, не поцелует… — горестно вздохнула Тамара в накате озорства, и тут же воспротивилась моему порыву: — Э, э! Да я так, просто, сказала! Не в клубе же…
Она церемонно поправила шапочку, подруга хихикнула, и вот уже обе заливаются по-детски необузданным смехом — без причины, да и зачем юным, здоровым, хорошеньким девчонкам искать повод для радости?
— Ви, товарищ Акчурина, нэправильно понимаете политику нашей партии, — проговорил я медленно и глуховато, будя великую тень, и по-приятельски обнял Ясю. — Говорят, с первого декабря начнется чемпионат СССР по шахматам?
— Говорят, — кивнула девушка, не пытаясь высвободиться.
— А я? — возмутилась Тома. — А меня?
Я и ее приобнял. И лишь теперь Ясмина убрала мою руку с талии.
— А еще говорят… — сказала она улыбчиво, подышала в рукавичку, грея пальцы, и подставила ладонь падавшей снежинке. — … Что четвертого декабря у меня день рожденья! Дюх, я тебе потом адрес напишу, а то заблудишься… Томка у нас была уже, а ты еще нет.
— И как впечатления? — я дружески пихнул подругу.
— О-о! — закатила Яся глазки. — Двухкомнатная! Отдельная! И ванная только наша, ничья больше!
За спиной послышалось ойканье — это Ирка спускалась по скользким ступеням, а Паштет ее спасал…
Удивительно, но сейчас, в эти тающие минуты покоя, когда вокруг вились незримые токи любви и дружбы, меня не тяготила недобрая память о цэрэушниках и чекистах, об игре и контригре. И даже намеченная мною «акция» не пугала.
Мы шли к метро, девчонки щебетали, а я украдкой высматривал наружное наблюдение. Понимал прекрасно, что виртуозов из «семерки» не засечь, и все равно тщился.
Пока юная кровь не взыграла, приправленная гормонами, и не загасила нудные очажки тревоги.
— Жаль, что так далеко, аж в Тбилиси, — болтала Ясмина, — а то бы съездила! Посмотреть вблизи, почувствовать, поболеть…
— А ты за кого? — спросила Тома, хотя битвы гроссмейстеров ее не интересовали совершенно.
— А я еще не решила! Полугаевский силен, и в хорошей форме. Но и Цешковский неплох… Не говоря уже про Таля!
— А Геллер? — вставил я.
— Ну, этот вообще… Тем более, он уже выходил как-то в чемпионы СССР. Посмотрим! Интересно же следить не за явным фаворитом, а как раз за тем, кто вроде бы слаб, кто не увешан медалями. Болеешь за него, переживаешь, и вдруг — па-пам-м! — этот аутсайдер обходит всех!