По дороге нам встретилась румяная тетка в распахнутом тулупе. Она топталась в валенках, бойко торгуя мороженым. Говорят, когда Черчилль увидал москвичей, с удовольствием лакомившихся эскимо в мороз, до него дошло, что советский народ непобедим.
Я разорился на три брикетика пломбира, и мы дружно лопали мерзлую сласть, шагая в ногу. Куснешь быстренько, чтобы зубы не ломило — язык немеет от холода, но пупырышки уже заливает восхитительной жижицей… Тускло блестит фольга обертки… Чуть заметный пар изо рта тает, как пломбир…
Тома всё кудахтала над Ясей, уберегая подружку от простуды — и пряча под видом трогательной заботы низкое коварство. Однако Ясмина отмела посягательства на половинку ее порции, твердо заявив: «Фигушки!» Пришлось делиться мне…
Со станции «Кировский завод» мы доехали до «Техноложки», а там одноклассницы пересели, чтобы вместе отправиться в Купчино по таинственным девичьим делам. Я им старательно помахал, чувствуя растущее беспокойство, вперемежку с облегчением — не надо провожать Тому, можно сразу ехать до конечной. Мое дело — там…
Оттого и градус смятения рос.
Вернувшись на перрон, я сел в первый же поезд — и тут же вышел, выскользнул в смыкающиеся двери. Если кто и присматривал за Дюшей Соколовым, то этот кто-то сейчас едет в брошенном мною вагоне! Или это легкий рецидив паранойи?
Пропустив следующий состав, я дождался, пока по стенам туннеля снова пробежит свет прожекторов, и на станцию с воем ворвутся зелено-голубые вагоны. Моя очередь.
Народу хватало, и все до конечной, до «Гражданского проспекта». Что ж, тем легче затеряться…
На «Площади Восстания» случился человечий прилив, и надо было уступать место. Ничего, ноги молодые, постоишь…
…Я вышел на перрон «Академки». Вчерашний сеанс брейнсёрфинга оставил в ситечке памяти случайное знание метростроевца. И сейчас я им воспользуюсь — в моей потрепанной сумке, что обтягивала куртку ремнем через плечо, не только учебники, но и трубка монтера.
Первый звонок… Первый контакт. Никаким «послезнанием» я делиться не собирался. Просто Вудрофф неслабо растревожил меня. Этот «Хальк»…
Я-то одно держал в уме — чтобы не было войны! А меня, выходит, чуть ли не в изменники записали… Или это рыжий резидент так «додумал»? Вот и позондируем товарища Андропова…
Толпа пассажиров хлынула к эскалаторам, а я с независимым видом толкнул дверь в крошечное, пустое помещение величиной с тамбур. Вторая дверь, обитая жестью, не поддалась — на запоре.
— Наши руки не для скуки… — пропел я шепотом, вытаскивая из кармана спецключ. Поработал вчера напильником на уроке труда…
Замок поддался сразу. Из-за двери дохнуло сыростью.
Я щелкнул выключателем, но на балках потолка загорелась всего одна неоновая трубка, да и та постоянно мигала. Пахло влажной штукатуркой и прелой бумагой; регулярным прибоем грохотали поезда, пуская по бетону мелкую трясцу.
Когда-то здесь располагалась аппаратная СЦБ — Сигнализация, Централизация, Блокировка. Потом ее перенесли, а телефонные провода остались…
Но сначала я отворил еще одну дверь, низкую и толстую, больше похожую на люк. Ржавый засов поддался моим усилиям, тихонько взвизгнули приваренные навесы…
Запасный выход таился в глубокой нише, а дальше тускло поблескивали рельсы.
«Пути отхода!» — наметил я улыбку.
Всё, причин откладывать звонок больше нет.
«Звони, давай!»
Пара «крокодильчиков» закусила медные жилки. В трубке зашуршало…
Я кое-как пристроил коробку с самодельной схемой, изменявшей голос. Повезло мне несказанно — на свалке возле гостиницы «Прибалтийская», на Кораблестроителей, нашел битый «Панасоник» (строили гостиницу шведы, и в горах мусора рядом со стройплощадкой можно было чёрта найти со ступой). Радиоприемник выглядел так, будто ополоумевший хозяин колотил по нему молотком или попросту выбросил с десятого этажа, да об асфальт. Но нужные микросхемы я выдрал-таки, спаял…
«Звони! Кому сказал?» — мой внутренний голос был неумолим.
Я набрал номер — диск тихонечко жужжал, поблескивая дырочками в оргстекле… Щелчок. Еще один. Длинно загудело…
Мне даже холодно стало — ожидал долгую очередь гудков, а спокойный, четкий голос Андропова сразу толкнулся в уши:
— Алло?
— Здравствуйте, Юрий Владимирович… — начав говорить, я унял волнение — оно улеглось, будто по команде. — Не знаю, как вы назвали меня в литерном деле, а я отрекомендовался в самом первом письме Квинтом Лицинием Спектатором…