— Глобализация! — Брежнев щегольнул словечком, вычитанным в посланиях «Объекта-14», и хмыкнул, припоминая «Джентльменов удачи»: — Нехороший человек этот Рейган!
— Так и мы не подарок! — развеселился Громыко.
Общий смех окатил стены, загулял под самым потолком…
Вечер того же дня
Ленинград, Измайловский проспект
Я уже вышел к парадному, когда вдруг вспомнил о пустой хлебнице. Самое время зайти в булочную!
Уставшие ноги сами понесли меня по знакомому адресу. Не спеша.
Я одолел сбитые ступеньки, и потянул на себя тяжелую дверь. За день чудный, неповторимый дух свежего хлеба рассеялся, но стойкий сдобный аромат держался, не улетучивался, впитавшись в деревянные полки, выскобленные буханками. Надышишься, как наешься.
— Черного булочку и две плюшки.
— Пятьдесят восемь копеек в кассу.
Расплатившись, я сунул хлебобулочные изделия в авоську, и потащился домой.
«Хватит бродяжничать, — внушал я себе в назидание. — Надо не только свои нервы беречь, но и мамины!»
Смеркалось. Легкий ветерок баловался порывами, с шорохом и шелестом сметая опавшую листву на мостовую. Полуголые деревья сучили черными ветками, словно стряхивая последнюю желтизну, а в быстро стынущем воздухе витал тревожащий запах снегов.
Дверь в парадном хлопнула за спиной, знакомо отдаваясь ржавым завизгом и гулким эхо. Нагулялся я сегодня…
Стоило переступить родной порог, как меня шатнуло обморочным счастьем — все были дома! Все!
Ликующие мамины крики перемежались отцовским хохотом. Не раздеваясь, как был, в ботинках, я влетел на кухню.
— Папа!
Отец с разворота облапил меня, притиснул… Забормотал срывающимся голосом:
— Сына… Сына…
Глаза пекло, но я не стеснялся слез. И мама плакала, и папа носом шмыгал. Все — дома!
Я прислушался: мама напевала в ванной под аккомпанемент струй.
— Пап! — спросил осторожно. — А кто вас… того… в заложники?
— Эк тебя разобрало! — хмыкнул отец в уютной истоме. — Да есть там такие… «Полисарио».
— Странно! — удивился я. — Чего это они?
— Да вот… — смутно выговорил папа. — И вообще! Я подписку о неразглашении давал. С нами в Москве полдня… э-э… беседовали. Понял?
— Понял… — вздохнул я.
Отец покосился — мы с ним сидели рядом на диване — и пихнул меня плечом.
— Надурили их — тех, из «Полисарио», — ворчливо выдавал он секреты. — Сказали, что мы якобы из Болгарии. Болгар, вроде как, можно захватывать… А эти… сахарцы, когда разобрались, замки отомкнули — и ушли! Ну, и мы — пешком до Марракеша… Часа четыре по пустыне… Но шагали бодро — свобода! Нам даже пресс-конференцию устроили. Да-а! Заглянул араб во всем белом, и давай нас агитировать. Дескать, король Хасан II не причастен к данному ЧП. Будут спрашивать, говорите правду: вас захватили боевики «Полисарио», дабы бросить тень на его величество, созвавшего всемирный конгресс военных психофизиологов… И познаете монаршью благодарность! Ну, да, — фыркнул отец, жмурясь, как кот, вернувшийся с холода. — Нас проводили до самого трапа самолета, и каждому вручили по здоровенному кожаному чемодану с подарками. Я маме твоей три платья привез, от Сен-Лорана и Диора, два шикарных набора косметики… Тебе еще… магнитофон заграничный…