— Хель, что ты творишь? Хель…
Жмурясь от удовольствия, он выгнулся подо мной и откинул голову на край ванны. Вздрогнул всем телом, стоило сжать пальцы крепче. Зашипел сквозь зубы, чтобы не оглушить меня своим стоном. Дразнить его было изысканным наслаждением.
Когда я расслабляла руку, Альв неосознанно начинал подбрасывать бедра вверх, словно намекая, чтобы его приласкали жестче. Если замедлялась, издавал жалобные, умоляющие звуки. Ускорялась — загнанно дышал и цеплялся пальцами за борта купели.
— Хель! Проклятье… Хель…
А еще ругался на эльфийском. Отрывисто, с чувством, не открывая глаз. Я, конечно, не понимала ни слова, но догадывалась, что словечки из его рта вылетают грязные.
— Хель, стой, я… Да погоди же ты!
Его тело напряглось, будто тетива лука перед выстрелом.
Я разжала пальцы.
Альв был весь красный. Весь. Лицо, шея, кончики ушей. Его грудь тяжело вздымалась и опадала. В глазах застыло ошеломленно-мечтательное выражение. Выглядел мой жених пристукнутым. Так, будто его ударили по голове чем-то тяжелым или дали понюхать концентрированного любовного зелья.
Пока он не опомнился, я решила действовать. Ширины ванны едва хватило, чтобы оседлать его бедра.
— Хель… Не надо… — простонал Альв, но, вопреки своим словам, опустил руки на мою талию.
— Нет? Подождем до свадьбы? Осталось всего-ничего. Может, год, может, два.
Пальцы жениха скользнули ниже и сжались на моих ягодицах, а потом он надавил мне на бедра, опуская меня на свой член. До упора, до томного, тягучего удовольствия, которое нарастало с каждым движением, с каждым толчком.
Остывшая вода плескалась в ванне, выливалась на пол через деревянные бортики.
Альв зарылся пальцами мне в волосы на затылке и завладел моими губами. Он целовался страстно, голодно, с каким-то болезненным отчаянием, словно ему было меня мало, хотя я вся отдалась его рукам.
Снова и снова он насаживал меня на себя, податливую, обмякшую, послушную. Сжимал в объятиях, подбрасывал вверх и вниз на своих бедрах, стонал мне в рот, а иногда шептал что-то на ушко на своем родном языке. Что-то непонятное, но ласковое, теплое, отзывающееся внутри эхом удовольствия. Почему-то Альв всегда признавался мне в любви именно на эльфийском.
Я выучила эти слова наизусть. Я обожала, когда он произносил их своим бархатистым певучим голосом. Обожала этот проникновенный интимный шепот.
«Миэла ли эн».
Сейчас он говорил что-то другое, но столь же волнующее мою кровь.
Под звуки эльфийской речи я разлетелась на миллионы сияющих осколков.
Тело Альва напряглось. Хватка на моих бедрах стала судорожной.
Эпилог
Я боялась, что война затянется, что прольются реки крови, что мой возлюбленный будет винить себя в смерти сородичей и каждый погибший эльф тяжким грузом ляжет на его совесть. У меня было много страхов. К счастью, не исполнился ни один. Дорога судьбы вильнула самым неожиданным образом.
Не успело наше войско выдвинуться в поход, как из Йолина в Андер пришло письмо. В нем безутешная королева сообщала о смерти старшего сына и плачевном состоянии венценосного мужа. Она искала Альва, которому предстояло сменить отца на престоле. Внезапно он оказался единственный наследником.
Сначала мы, разумеется, не поверили ее словам, восприняли послание королевы как попытку заманить моего жениха в ловушку, но вскоре по землям центрального побережья разлетелись слухи: эльфийский владыка сдал, уже которую неделю он не покидает своих покоев, его подкосила внезапная гибель сына, чье тело предали погребальному огню.
— Думаю, это была та цена, которую отец заплатил за сделку с темной силой, — сказал Альв, с мрачным видом сжимая кулаки. — Ради своих гнилых целей он не побрезговал пожертвовать жизнью Линдира и моим семейным счастьем. Как он мог?
Ответа я не нашла, могла только крепко-крепко прижать любимого к себе в попытке утешить.
Вскоре, по приезду в Йолин, нам открылись еще более зловещие детали этой истории. Мать Альва, убитая горем, повернула монету правды другой стороной. Она рассказала, что изначально ее мужем руководили благородные мотивы. Обращаясь к миру Теней, он искал для своего народа защиты от орков, но коварные демоны свели его с ума, заронили в его разум и душу зерна скверны, ибо нельзя прикоснуться к Тьме и не запачкаться. Такое всегда оставляет след. Связавшись с потусторонней сущностью, владыка Йолина изменился, это был уже совершенно другой мужчина. Тьма сожрала его рассудок.