— А какой она замечательный товарищ! — посасывая конфету, восторженно рассказывала Сяо Цзян. — Не успела прийти в санчасть, как уже начала вместе с нами скатывать бинты, делать индивидуальные пакеты. Даже пол подмела. Вот работяга-то!.. — И Сяо Цзян дружески хлопнула Ким Ок Пун по плечу. Ким Ок Пун сидела молча, смущаясь и краснея от похвал, — ну, настоящая крестьянская девушка! Кто-то спросил её, умеет ли она говорить по-китайски. Ким Ок Пун застенчиво улыбнулась и утвердительно кивнула головой.
Смешливый Ли Сяо-тан — никогда ему не сидится спокойно! — стал допытываться у девушки, почему из всех корейских товарищей только они с братом были одеты в гражданское платье.
— Да потому, что они только что пришли в отряд и им не успели выдать форму, — ответила за подругу Сяо Цзян.
— А что побудило вас вступить в Народно-освободительную армию? — спросил Чжан Ин-ху.
Девушка потупилась, и на её лице появилось выражение страдания. Ничего не заметившая Сяо Цзян подтолкнула подругу локтем: ну, что ж ты, отвечай! Ким Ок Пун повернулась к брату:
— Брат, расскажи-ка лучше ты.
Бойцы догадались, что им предстоит услышать сейчас нечто необычное. Они выжидательно смотрели на Ким Ен Гира. Тот сидел на табурете, крепко сжимая винтовку… Что-то трогательное было во всём его облике.
Поборов волнение, Ким Ен Гир медленно, с корейским акцентом, заговорил.
— Вам хочется знать, почему мы вступили в Народно-освободительную армию? Тогда разрешите рассказать всё по порядку.
Мы были мирными корейскими жителями. Отец наш занимался гончарным делом, мастерил глиняную посуду. В Корее хозяйничали тогда японцы. Они принесли нам столько горя, что словами и не выразишь!
Однажды отец уложил на телегу горшки и отправился в город. По дороге ему встретились два японских жандарма. Отец нечаянно сказал несколько слов по-корейски, и жандармы перебили за это все его горшки. Отец был человек горячий, не удержался, стал ругать жандармов. Тогда они жестоко избили и его самого; прикладами переломили плечо. «Корейской нации в природе не существует, — заявили они отцу. — Попробуй-ка ещё раз открыть свою пасть, мы с тобой и не так разделаемся!»
Как только отец оправился от побоев, он перебрался вместе с семьёй через Ялуцзян и поселился в одной из китайских деревень, в уезде Фынчен. Но и туда, словно злые духи, явились вскоре японцы. Они заняли весь Северо-Восток, превратили китайцев и корейцев в своих рабов. Отец пришёл в отчаяние, хотел даже лишить себя жизни. Но в конце концов он нашёл другой, верный путь к спасению. Путь борьбы!
Дома он стал бывать редко. У него не хватало времени даже поесть. А возвращался он поздно, глубокой ночью. Мне тогда было лет девять-десять, и я не понимал, чем это так занят отец. Но однажды, придя за хворостом в сарай, я нашел там тщательно припрятанный револьвер и догадался, что отец борется против японцев.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, от японцев совсем житья не стало. Сколько китайцев и корейцев они арестовали, сколько поубивали в горах «Петушиный гребень»! Камни гор стали красными от крови.
Как-то ночью, когда я уже крепко спал, меня разбудил плач матери. Отец поднял меня с постели и ласково взял за руку.
— Я ухожу, сынок, — сказал он. — Во всём слушайся мать!
Помню, я заплакал.
— Куда ты, папа?
— Бороться за твоё будущее, за весь корейский народ!
Отец взял револьвер, надел баранью шубу и вышел из дому.
Ким Ен Гир замолчал. Бойцы сидели, затаив дыхание. Слышно было, как завывает на улице ветер, как шуршит и хлопает натянутая в окнах бумага.
— Отец ушёл с антияпонским отрядом, — тихо сказала Ким Ок Пун. — И больше мы его не видали.
— Осенью прошлого года, — продолжал Ким, — Советская Армия освободила Маньчжурию. Мы стали наводить справки об отце. Но нам так и не удалось ничего о нём узнать.
Прошёл год, и Чан Кай-ши, поддержанный Америкой, послал в северо-восточные провинции свои войска. Народ, узнавший, что такое счастье, снова был схвачен за горло; и чем труднее нам становилось, тем чаще вспоминали мы об отце…
Месяц назад до нас дошёл слух, что отца будто бы видели в горах Нюцигоу: он сидел у дороги — в соломенной шляпе, с пистолетом за поясом и биноклем на шее — и разговаривал с местными жителями.
Мать собрала нас с сестрой в дорогу.
— Увидите отца — не вздумайте звать его домой! — наказывала она нам. — Расскажите ему, как мы здесь живём… Если можно будет, мы всей семьёй переедем к нему. Здесь больше оставаться нельзя.