автору этот стиль самовыражения не близок.
По структуре стихи казались похожими: длинное «разгонное» начало,
и вдруг (обычно концовка) - поражающее. Как будто автор долго проби-
рался через дебри, чтобы уяснить для самого себя какой-то очень важный
смысл... Со временем я поняла: чтобы выяснить, стоящее ли это стихо-
творение, надо сразу заглянуть в конец. Но иногда хотелось задержаться
на строчках и посередине:
Я хотел бы забыться
От всего и от всех,
Я хотел бы забиться
В березняк, словно снег...
На моих глазах он очень быстро рос профессионально. Что для меня
несомненно - лагерные тетради заслуживают отдельного издания. И та-
кая попытка была предпринята в Перми. Михаил был ещё в заключении,
когда я сделала выписки удачных стихов и строчек - получился вырази-
тельный сборник с неповторимым лицом.
В свёрнутом виде здесь были почти все основные мотивы последующе-
го творчества Сопина («А около - тенью саженной былое, как пёс на цепи»,
«Тысячелетья стих мой на колени ни перед кем не встанет, словно раб...»).
Прорывается и такое: «...На душу всей страны России мой путь упрёком
горьким упадет». Но это именно лишь УПРЁК, до обвинительной позиции
еще далеко. В эти и несколько последующих лет ему будет ближе рубцов-
ское: «Россия, Русь! Храни себя, храни...», присягание Родине в верности,
объяснение ей в любви.
В сохранившихся тетрадях подъём приходится на конец 1968 года. Это
был какой-то взрыв творческих удач, стихи текут на едином дыхании,
ярко, на высокой нравственной и эмоциональной волне. Знаю читателей,
которые этот цикл по искренности и напряжённости считают лучшим в
творчестве Михаила Сопина. Так ставить вопрос - что лучше? - навер-
ное, нельзя. Поэт был в поиске всю жизнь, и в каждый творческий период
были свои удачи. А понять его можно только прожив - мысленно - вместе
с ним его жизнь.
4
Конечно, о публикациях мы и не мечтали, но знакомый физик сделал
ксерокопии, и они ходили по рукам.
Остановимся только на одном стихотворении - «Не сказывай, не сказы-
вай...» Поражает звукопись, музыкальность (внутренняя рифма почти по
всей строке), чёткий ритмический рисунок. Аллитерация: ст, ск, внутри
стихотворения словно что-то постоянно стучит - и только в конце понима-
ешь, что это «дом колотит ставнями». Напомним, что у автора за плечами
всего десять классов заочной лагерной школы.
Читаем:
Не сказывай, не сказывай...
...Печаль ЮГоЮ Газовой ГлаЗА ЗАпеленала...,
Про[стая ли], про[стая ли]
Твоя кручина разве,
Когда слезинки [стаяли]...
Весь свет поСТЫЛ и [СТАЛ не мил] -
и после всего этого распева - смысловая концовка, как удар:
И дом колотит ставнями, как по щекам ладони.
(Миша очень любил редкое и красивое слово «юга». Когда я спросила его
- что это, он пояснил: что-то вроде степного марева. Потом я к этому слову
привыкла, и оно перестало смущать. Сопин был из тех мест, где украин-
ский и русский языки имеют одинаковое хождение. Вот как переводится
это слово на русский язык в украинско-русском словаре под редакцией
В.С. Ильина: «Юга (ударение на последнем слоге) - сухой туман, мгла, маре-
во»... У Владимира Даля: «...состоянье воздуха в знойное лето, в засуху, ког-
да небо красно, солнце тускло, без лучей, и стоит сухой туман, как дым...»).
Стихотворения того периода «Родные плачущие вербы...», «Не заблудил-
ся я...», «Вода, вода...» вошли в сборник «Предвестный свет», цитировались
в газетах. А их могло быть гораздо больше! - если бы не предвзятое отно-
шение к автору-заключённому.
Я ТЕБЕ НЕ ПИСАЛ...
Я тебе не писал,
Что меня посещают виденья,
Временами зовёт меня кто-то,
Кричит, кричит...
То вдруг чья-то рука
На виду у честного народа
Меня разденет,
То я вижу себя
В язычке горящей свечи.
Тает воск.
Опускается пламя ниже.
И качает меня,
Как в сосуде огонь.
Лижет ноги, грудь,
Сердце,
Душу лижет.
А вокруг -
5
Карнавал ночей и снегов...
Я вскакиваю.
Под ложечкой тает смуты льдина.
Усталые веки -
Как ставни избы нежилой.
Разум, о разум,
Что со мной?
Помоги, мой спаситель единый.
Эти мгновенья -
Ножик под горло,
Так тяжело мне от них,
Так тяжело.
Я пробовал пить...
Но это - то же,
Что ветер пьёт воду по лужам:
Поднял, осушил
И, качаясь, пошёл по степи.
Но жизнь - не степь,
И идти, качаясь по ней,
Это в сто тысяч раз хуже,
Чем себя одурачить,