Немного истории. В 30-е годы прошлого века центральная площадь моего родного города, традиционно в восточных городах носящая имя Регистан, подверглась катастрофическим переменам. Большинство культовых сооружений и резиденция бека – правителя региона, были снесены, хранилище пресной воды – сардоба, была засыпана, а оставшиеся на лоне Земли мечети и медресе (духовные учебные заведения) были срочно перепрофилированы. Мечеть Одина, берущая свою историю с десятого века, стала тюрьмой, медресе Бектемир, не столь старое сооружение восточной архитектуры, отвели под службы областного радио. На месте резиденции бека и кладбища избранных высоких лиц при ней появился городской спортивный стадион «Мехнат» («Труд»). Большую часть глубокого рва, что окружал Регистан, завалили, а на оставшейся в целостности части разбили Комсомольское озеро с лодочным причалом и прочими интересными причиндалами легкого времяпровождения молодежи.
Переделка мечети Одина – будущей тюрьмы, не потребовала больших усилий. Снесли центральный купол, укоротили башенки по периметру центрального здания, а внутри самой мечети понаделали камеры и другие функциональные комнаты из кирпича.
Прошли годы, и мечеть Одина после усилий реставраторов вернула прежнюю величавость и сакральность. В ней расположили часть экспонатов областного краеведческого музея, а также часть исторических раритетов, обнаруженных при её реконструкции. Подверглись реставрации и оставшиеся в бытии бывшие медресе. Пусть и частично, но площадь Регистан моего родного города восстановила свои границы.
На этом бы, казалось, можно и закрыть тему. Историческая справедливость, пусть и поздно, вернулся в Первопрестольную: в 70-е годы прошлого века.
Я вспомнил встречу у входа в борцовский зал ДСО «Спартак» в Москве с женщиной преклонных лет, несмотря на давящую июльскую жару в неприметном платке и платье до пят серого цвета. Она остановила меня словами: «Молодой человек, грех заниматься спортом в храме божьем…».
Я было решил, что столкнулся с новым способом отъема некоторой наличности московскими нищенками и на первый раз решил пойти навстречу пожилой женщине.
Михалыч, внезапно появившийся в дверях борцовского зала, остановил меня: «Не смей давать ей деньги. Она дочь священника. Здесь и по правде была церковь. Её переделали в борцовский комплекс. У старой женщины тихое помешательство. Говорят, что это случилось после внезапной смерти её отца. Сейчас я её успокою…».
Михалыч подошел к женщине и, взяв под локоток, сказал: «Баба Настя, успокойся, молодой человек недавно в Москве и не совсем знаком с её порядками. Я сам потихоньку объясню ситуацию, и мы вместе поставим свечки за упокой душ твоих родных и близких в церкви на Хамовниках. А теперь идем, я провожу тебя, баба Настя, до автобуса…».
В голову мне тогда пришло выражение об Иванах, не помнящих своего родства. Это было неправильно. Это было несправедливо. Через десятки лет жизнь исправила меня: ХХ век в большой стране не знал расового, национального или другого склонения. Лихо тяжелым катком прошлось по всей огромной стране, во всех её уголках уничтожались вековые традиции, самобытность и свобода.
Однако. Занесло меня опять в публицистику, по неистребимой привычке старого журналиста. Попробую вырулить на другую дорожку.
***
Иосиф Бродский не нравился смуглой красавице Нелле. И она была права:
«Простимся.
До встреч в могиле.
Близится наше время.
Ну, что ж?
Мы не победили.
Мы умрем на арене.
Тем лучше.
Не облысеем
От женщин, от перепоя».
– Пессимисты не имеют права называться мужчинами, – сказала она мне, когда я прочитал эти строки из стихотворения Иосифа Бродского «Гладиаторы». – Ты прячешься за стихами, не хочешь взять ответственность за собственную жизнь на себя. Как ты собираешься воспитывать детей, содержать семью, помогать своим родителям, родственникам? При таком-то ветреном поведении? Ну, да, ты тоже поэт, и тебе простительно всё…
«Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы».
Ещё немного и я докажу Нелле, что мой любимый поэт прав. Не получилось…
Нас рассудило время. Как там у Герберта Уэллса: «Но и девица и поклонник были слишком молоды и, как всегда бывает в этом возрасте ревнивы, нетерпимы до крайности, полны безрассудного стремления искать в другом одни лишь совершенства – жизнь и опыт, к счастью, быстро от этого излечивают». Прошли годы, заполненные журналистской работой и семейными хлопотами. На седьмом десятке лет я вернулся к стихам собственного сочинения. Вот один образчик моего творчества.