Гроза тоже несколько утихомирилась и почти полностью перестала метать молнии в землю, а вместо этого нещадно рвала ими затянутое клубами черных туч небо. Гром больше не оглушал, как прежде, а доносился в виде приглушенного, далёкого, не затихающего ни на миг и лишь изредка меняющего тональность, рокочущего гула. В низине, там, где расстилался, сколько хватало глаз, и уходил за самый горизонт лес, красовалось в багряном великолепии зарево множества полыхающих, или же только разгорающихся, очагов пожара, в тех местах, куда угодили стрелы молний. Воздух, а также почва и всё вокруг было сухим, как содержимое пепельницы, и это свидетельствовало о том, что дождя, или даже хоть какого-то намёка на него так и не было.
Кид прошел немного дальше, вороша миниатюрные песчаные дюны и пиная ногами мёртвых птиц. Дойдя до края обрыва, свернул в сторону и побрёл вдоль него.
Интересно, рассуждал про себя он, как понимать то, что приключилось с ним в тоннеле? Было ли оно на самом деле, или же это всего-навсего плод его внезапно свихнувшегося воображения? Проклятье, он не знает! Логика, конечно, утверждает, что здесь приемлем только второй вариант. Но вот субъективное сознание… или, как его назвать? Сердце? Нет, не сердце. Душа, подсознание, интуиция – в общем, не имеет значения, выразиться можно как угодно – оно подсказывает, что с психикой у него всё в полном порядке и то, с чем он столкнулся там, в глубине этого чертового тоннеля, настолько же реально, как и то, что он идёт сейчас вдоль обрыва и кощунственно пинает изувеченные, размозженные тушки разбившихся птиц. Он никогда не сомневался в добром здравии своего рассудка и, не смотря на весьма серьёзные основания, не собирается этого делать и впредь. Глазам своим и ушам он пока что верит куда больше, чем какой-то там паршивой логике… Но всё же… всё же…
Пройдя с десяток шагов, Хаммер остановился и снова повернулся к обрыву. С этого места взору открывалась наиболее панорамная картина, и можно было охватить им практически всю половину горизонта от северо-востока до юго-запада.
Кид решил провести эксперимент. Набрав в лёгкие побольше воздуха, он вдруг резко подался вперёд и во всё горло, так что у него самого зазвенело в ушах, прокричал, толком не осознавая, к кому, собственно, обращается и чего ждёт в ответ:
– Эй вы, суки чертовы!!! Я в вас не верю!!! Это просто мой мозг пошутил надо мной! Вас нет! Не существует! А если даже вы и есть, то ничего из себя не представляете! Это был какой-то трюк! Не знаю, как это делается, но это однозначно был какой-то трюк! Всего лишь трюк! Если нет, то давайте, проявите себя! Вы ведь должны меня слышать! Давайте, валяйте, проявите себя! Слабо?!!
Голос его бесследно потонул в плотном воздухе и, казалось, не проник далее, чем на десяток футов вокруг.
Через миг, откуда-то из-за горизонта, долетел более громкий на общем фоне, раскатистый отголосок грома.
Что это – ответ?
Кид подождал еще с минуту, но больше ничего не произошло.
«Что ты делаешь здесь, Кид? – поинтересовался он сам у себя. – Почему стоишь на краю пропасти и кричишь, обращаясь неизвестно к кому? В чем хочешь убедиться? Разве самого факта, что ты вообще решился сделать это еще не достаточно, как доказательство того, что ты – псих? Приготовься, Кид, смирительная рубашка, шприцы и поднос с таблетками уже ждут тебя.»
Жаль, конечно, но, похоже, ему действительно нужно к психиатру. Он отступил на пару шагов от обрыва.
За его спиной послышался мягкий, негромкий шум.
Похолодев и едва не обмочив со страху шорты, он резко обернулся и стал суетливо искать глазами его источник. Вначале ему это не удалось, но спустя несколько секунд он сумел определить нехитрую природу этого шума.
По гладкой, почти что вертикально отвесной стене, вниз сползали большие, широкие и толстые, серо-коричневые языки мелкого, точно порох, землистого песка. Именно они и производили этот сухой шорох, который оказался в состоянии так сильно его напугать.