Дождь усиливался. Кид уже успел пожалеть о том, что отдал Гарнетту куртку. Так недолго и воспаление лёгких заработать. Но идти на попятную всё же как-то не хотелось. Он поглубже вжался в кресло и, наклонив голову, прищурил глаза, избегая жалящих атак несущихся навстречу дождевых капель. В принципе, размышлял он, до Мерриллвиля осталось каких-то несчастных тридцать-тридцать пять миль, так что можно чуток и потерпеть эти неудобства, пусть даже граничащие с мучениями. Но в городе, при условии, что дождь не прекратится, придётся устроить небольшой привальчик. А если не получится уладить вопрос с добротной одеждой, то, возможно, и длительный.
Миль через десять-двенадцать, от места их последней остановки, Хаммер заметил притопленную в придорожной канаве, перевернувшуюся вверх колёсами легковую машину. Она почти целиком ушла под воду и над поверхностью виднелись лишь две лысые покрышки на литых дисках, спаренная выхлопная труба, а также часть «кормы» автомобиля, с хромированным, слегка погнутым бампером, разбитыми задними фонарями и нисколько не пострадавшим номерным знаком.
Кид снизил скорость и, приподнявшись на сидении, внимательно осмотрелся вокруг. Нет, ни людей, ни хотя бы следов их недавнего пребывания здесь не наблюдалось. Вероятно, они не покидали кабины, а, захлебнувшись, либо погибнув при ударе, остались внутри неё.
Хаммера передёрнуло. Он снова опустился в кресло и, прибавив газа, спешно проехал мимо. При этом он не ощутил никаких уколов совести – всё равно тут уже никому ничем нельзя помочь. А извлекать тела... На то есть специальные службы.
Через некоторое время, в голову ему пришла потрясающе умная идея. Протянув руку, он включил радиоприёмник. Секунду спустя, из динамиков донеслось шипение и треск помех. Послушав немного эту какофонию бесформенных звуков, он принялся вращать регулятор настройки, пытаясь поймать какую-нибудь станцию – без разницы какую.
– Пустая затея. – подал с заднего сиденья голос коротышка. – Я крутил его сегодня утром, пока вы спали – одни шумы.
– Да? А вчера вы его включали? Он вообще работал?
Нотариус лениво заворочался.
– Включал. Работал. Только грозовой фронт здорово мешал. Да и сейчас ведь ясно, что работает – фон-то меняется. По-моему, сегодня просто в эфире ничего нет.
– Этого не может быть. – возразил Кид. – Если земля полностью не разгромлена, то на ней должны оставаться действующие радиостанции. Следовательно, одну из них я обязательно найду. Или вы хотите сказать, что такое творится по всему миру?
Гарнетт протяжно зевнул.
– Понятия не имею. Но, сколько мы сегодня едем, картина за окнами существенно не меняется. Везде тоже самое – сплошные разрушения.
– Этого - не - может - быть. – с расстановкой повторил Кид, настойчиво проворачивая рукоятку настройки. – Помехи нынче плотные, мощные, сигналы в них растворяются подчистую. Но где-то что-то должно пробиваться. Надо искать.
И, в конце концов, его упорство было щедро вознаграждено. Это произошло, когда он переключил приёмник на ультракороткие волны, а стрелка верньера пробежала едва ли не всю цифровую шкалу.
Надежда на успех уже представлялась Хаммеру несбыточной мечтой, как вдруг, сквозь шипяще-хрипяще-трескуче-воющее безобразие эфирного хаоса, прорезался еле различимый, далёкий голос диктора. Обрадованно выкрикнув нечто нечленораздельное, Кид перешел на режим точной настройки и попытался добиться от размытого голоса более или менее сносного звучания. Довольно скоро ему это удалось.
Язык, на котором говорил диктор, был непонятен. Слова произносились резко, отрывисто и мало чем напоминали английские. К тому же речь то и дело захлёбывалась в бурном шторме радиопомех, теряя не только отдельные фразы, но, порой, и целые предложения.
– Это что, немецкий? – спросил нотариус, поднимаясь с заднего сиденья. Видимо, он был заинтересован в успехе Кида не меньше, чем сам Кид.
– Русский. – поправил тот.
– И о чем он говорит?
– Откуда мне знать? – раздраженно огрызнулся Хаммер. – Или я похож на переводчика? Могу, разве что, попробовать по интонации угадать. И то вряд ли.