– Нет, я не француженка. – ответила она и Киду совсем уж не понравилось то, как звучал её голос. – Мои родители из Канады, а сама я – американка.
Хаммер сделал вид, что не заметил никаких перемен.
– Американка, да? А сколько лет тебе, Джессика Мюррей, американка? – расставив чуть шире колени, он принял максимально устойчивую позицию, взявшись правой рукой за дальнее плечо, а левой – за шею покойника. Оставалось лишь только решиться преступить к непосредственному исполнению.
– Сь-семнадцать. Летом этим на год постарела.
Что-ж, предположение о юности несчастной целиком и полностью подтвердилось. Это, надо сказать, приятный момент. Хотя, совершенно бессмысленный.
– А в каком месяце «постарела»?
– В июле... Мне трудно дышать. Прошу вас, быстрее, мне плохо. – её голос превращался в сплошной хрип. Всё сложнее и сложнее было разбирать отдельные слова.
Кид потащил труп вбок, а затем – вверх, и, невольно поморщившись, слушая сопровождающее процедуру отвратительное чавканье, снял тело с толстого металлического стержня-обломка. Из огромной дыры в груди мертвеца сразу хлынула густым потоком черная, пенящаяся кровь. В нос Хаммеру ударил тошнотворный смрад обнаженных, уже начавших разлагаться внутренностей.
– Я делаю всё возможное. – старался он успокоить девушку. – Потерпи пару минут.
Та промолчала.
– Эй, ты там живая? – окликнул он.
– Да... – отозвалась она. – Пока...
С неимоверным трудом, за несколько приёмов, вытянув труп человека, Кид сбросил его с машины и собрался опуститься в исходное положение, то есть – на колени, но тут, не удержав равновесие, едва не последовал за изуродованным мёртвым телом, и, пытаясь устоять на ногах, рефлекторно схватился рукой за ветку тёрна. Шипы с ликующим хрустом погрузились в плоть, вызвав жгучее желание заорать во всё горло, да так, чтобы полопались голосовые и челюстные связки, и повылетали передние зубы. Но, ему пришлось призвать на помощь всю свою силу воли и, зажав рот свободной рукой, подавить уже готовый вырваться на свободу душераздирающий вопль. И даже, когда, поскользнувшись, он рухнул спиной на крыло автомобиля, а шипы кустарника, выпуская руку, без малого не содрали с неё кожу, из его горла не просочилось ни единого звука; в то время, как залитые слезами боли глаза были готовы полопаться, либо выпрыгнуть из орбит.
– Что у вас случилось? – донёсся из кабины встревоженный, задыхающийся голос Джессики.
Кид отнял ладонь ото рта и, гримасничая от невыносимых, адских ощущений, короткими порциями вытолкнул:
– Порядок, родная... просто я... немного гребанулся... на этой чертовой... машине.
– Мне плохо. – на грани отчаяния, давясь всхлипами пожаловалась она. – Меня сейчас стошнит.
– О-о-о-Господи, малышка!.. Ты, мать его, думаешь, мне сейчас хорошо? – он посмотрел на свою исполосованную кисть. Та была вся в крови. – Если хочешь вырвать – валяй, не стесняйся! Хуже от этого не станет.
– У меня что-то лежит на лице! Я не могу повернуть голову! Её зажало! – вконец теряя самообладание закричала она. – Я могу захлебнуться! Сделайте же что-нибудь!
– Ты лежишь лицом кверху? – насторожился Кид.
– Да!!!
“А вот это, действительно, паршиво”.
Моментально позабыв про боль, Хаммер перевернулся на живот, ухватился обеими руками за край дверного проёма и, подтянувшись, заглянул внутрь.
– Эй-эй, Джессика! – обратился он к девушке. – Погоди блевать. Слушай меня внимательно. Расслабься, дыши ровно и глубоко. Представь себе что-нибудь вкусное, например, мороженое. Ты любишь мороженое?
То, что он увидел перед собой, уж совсем ему не понравилось. Похоже, Джессика обречена. Он не в состоянии ей помочь.
– Да, люблю. – тихо ответила она.
– Ледяное, с сиропом. – продолжал Кид. – Или тебе больше нравится без сиропа?