— Дейдра? — сказала я, когда услышала, что на звонок ответили. — Ты здесь?
— Сколько времени?
— Десять. Что ты делаешь в следующий четверг вечером?
Простынь зашуршала.
— Вечером я должна идти в приют.
— Хочешь пойти куда-нибудь?
— Не могу где-то развлекаться, Ти. Это делает меня больной.
Моя сестра Дейдра презирала богатых, разбрасывающихся деньгами. Она жила в студии размером с почтовую марку и откладывала каждую копейку в целевой фонд, предназначенный для того, чтобы накормить голодающих. Это благородство доходило до точки саморазрушения.
— Это не развлечение. Скорее уныние. Я не хочу идти в офис и работать с людьми. Они все смотрят на меня, жалея из-за Даниэля. Я ненавижу это.
— Я не очень хороший буфер.
— Ты — совершенство. Продолжаешь держать меня на ногах.
Она вздохнула.
— Правильно. Ты покупаешь, а я ломаю.
— Без проблем.
Мы разъединились, и первое, что я увидела — это вывеска «Сарториал Сэндвич». Мне нужна была Дейдра, чтобы найти причину исчезнуть из толпы WDE, особенно когда в ней присутствовал великолепный мужчина.
Глава 4
— Сколько ты уже выпила? — спросила я Дейдру.
— Это второй, — убрав руку со своих рыжих волнистых волос, она подняла два пальца. Все восемь из нас обладали рыжими волосами, но только у нее они вились. — Не то чтобы это имеет значение.
— Имеет, — сказала я.
— Нет, — произнесла Дейдра, поставив на стол свой бокал. — Не имеет. А знаешь, что имеет?
— Дай-ка угадаю. Бедные и голодные?
Дейдра вздохнула. Я прервала ее, прежде чем она смогла начать свою речь. Она ненавидит это.
— У тебя больше денег, чем у Ватикана. Ты милашка. Ты действительно думаешь, что у тебя есть проблемы?
— Внешность и деньги — это не весь человек, — ответила я.
— Не притворяйся, что они не имеют значения. Они имеют. Если бы ты только видела, что вижу я каждый день.
Моя сестра была милой и сострадательной, но она становилась агрессивной, когда выпьет. Если бы я позволила ей, она сказала бы мне, что моя тоска пришла от материального идолопоклонства, и что настало время для меня отдать все свои деньги на благотворительность и жить в служении бедным. Я часто задумывалась о том, что она была права.
Музыканты пришли, а затем снова исчезли. Свет погас, и певица появилась у пианино и запела «Stormy Weather», как если бы она хотела сорвать облака с небес, но не могла дотянуться до них. Моника Фолкнер — никто в городе знаменитостей — стояла перед пианино и пела чужие песни в зале, построенном для других целей. Она перешла от «Stormy Weather» на что-то более жалобное. Боже мой, она была полностью связана с каждым словом, каждой нотой.
С этой женщиной нельзя было останавливаться на полпути. От мысли, что она с моим братом, мне стало плохо. Но сегодня она завораживала меня. Она пела, попадая в ритм клавиш. Внутри меня была дыра, где, пульсируя, хранилось прошлое, усталость и грусть. Ее голос проник туда и словно погладил меня там.
Я скучала по Даниэлю. Мне не хватало его твердого тела и прикосновения рук. Я скучала по его смеху и тому, как он накрывал мою грудь во сне, и по тяжести его руки на моем плече, и по тому, как ему приходилось постоянно смахивать свои светло-коричневые волосы с лица. Я скучала по возможности просто позвонить ему, чтобы пообщаться. Я была независимой женщиной. Могла прекрасно содержать себя сама, без него или кого-то еще. Но мне не хватало его и возможности быть любимой. Однажды он обманул меня, и все мое восхищение его любовью превратилось в горечь. Но я сожалела об этой потере.
— Ты в порядке? — спросил меня мужской голос.
Джин отошел от стола, чтобы поговорить со мной у бара. Он был «моим типом»: темно-русый, амбициозный, с веселой улыбкой, уверенный в себе, но он был ужасен. Просто самый ужасный голливудский придурок.
— Да, спасибо.
— Она хороша. Певица.
— Великолепна, — я почувствовала, как справа от меня Дейдра куда-то ушла.
— Я думаю, что мы могли бы что-нибудь с ней сделать. Немного навести лоск, покороче юбку, использовать тело. Джеральдина Старк после того, как подписала контракт, получила «Сэмми»[7]. Сейчас она пытается идти в ногу с модой. Можно будет красиво упаковать, — он подмигнул, как будто я не могла понять двусмысленность.
— Я надеюсь, что это сработает, — сказала я. — Мне нужно в дамскую комнату.
— Увидимся позже за столом, — он пригубил напиток из своего бокала. — Оставайся на связи.
Дейдры не было в туалете. В итоге все закончилось тем, что я снова смотрела на тот же рулон туалетной бумаги, что и две недели назад. Рулон, очевидно, другой, но в той же упаковке. Однако другой. Другой.