Винн, неохотно вытащив из кармашка мантии ошметок сургучной зеленой свечи, сжала ее в своей руке. Остатки фитиля она прихватила, будучи еще в Башне, надеясь, что, может быть, кому-нибудь из своих учеников передаст весточку. К сожалению, она этого сделать не сможет, сургуча после завершения ритуала уже не останется.
– Возьми пергамент, – Морриган достала гусиное перо, кончик которого давно почернел от чернил. – И напиши на нем что-нибудь. Все, что в голову взбредет, не имеет значения.
Сурана склонилась над аккуратным, идеально ровным клочком пергамента, зажав в пальцах перо. Что в таких случаях обычно писали, когда хотели запечатать и передать демона? «Прости меня, не было другого выхода?», «я хочу жить» или «не держи зла»? Она сжала губы в тонкую белую нить, кусая их зубами, и постоянно озиралась на Винн, что разминала сургуч, в надежде, что на ее лице мелькнет хотя бы слово. Но его не было. Впрочем, в таких ситуациях обычно говорят: сама ввязалась, сама расхлебывай. И она черканула на желтом листе размашистую закорючку. Затем еще и еще. Нерия писала одну единственную фразу. Пальцы ее дрожали, мысли выскакивали из головы, и, нехотя, она, наконец, протянула пергамент обратно. «Правильно ли все это?» – терзала Сурана себя вопросом, пока Морриган, не касаясь взглядом букв на листе, даже отвернувшись от них, сложила лист пополам.
– Сила черная, отныне это твое пристанище, ты не обретешь власти до тех пор, пока твой покой не будет нарушен вновь, – отчетливо, уже не бормоча, произнесла Морриган неспешно, чтобы ее бесстрастный голос пропитал насквозь пергамент. Языки пламени задрожали, словно от сильных ветряных порывов, но на болотистой местности сегодня было особенно тихо, даже листья кустарников были неподвижны. Морриган передала сложенный вдвое пергамент Винн, а сама потянулась за старинным конвертом, который казался сгнившим от пережитых столетий.
– Что ее, теперь твое, – произнесла Винн.
– Что ее, теперь твое, – повторила Морриган, раскрыв затхлый конверт.
– Что мое, теперь твое, – шепнула вполголоса Сурана, наблюдая, как пергамент скрылся глубоко внутри конверта, и выдохнула. Казалось, что это конец, ночное сборище ведьм могло расходиться.
– Нужна капля твоей крови, – требовательным тоном попросила ведьма, протянув руку к Суране. Та опешила и машинально притянула свои руки к груди. – Если хочешь что-то получить, надо что-то отдать. За просто так ничего в этом мире не происходит.
Руки послушно вытянулись вперед тыльной стороной вверх. Сурана позволила Морриган вытащить иглу и умело, будто бы она занималась этим не единожды, проткнуть ее палец. Сурана поморщилась. Алая бусинка появилась на подушечке пальца. Сургуч в руках Винн плавился, и Морриган, обхватив руками кисть Сураны, придвинула ее к жгучему огню. Другой рукой она держала конверт и сухо кивнула Винн, чтобы та капнула зеленым сургучом на него. Окрашенная плавкая смесь небрежно застыла, запечатывая хранилище с пергаментом.
– Ты овладеешь тем, кто первым сорвет заговоренную печать и прочтет письмо, ибо тело, которым ты желаешь управлять сейчас, больше не принадлежит тебе. Отныне и навсегда ты над ним не властен и будешь прозябать в клетке, пока это тело не соизволит передать тебя другому. И ты не осмелишься нарушить это правило, ибо мой заговор крепок и лепок. Крепче камня каленого, вострее ножа булатного.
Морриган наклонила палец, сжимая его своими, выдавила пару капель крови на сургуч. Они мгновенно впитались, разукрашивая зеленый цвет алыми разводами. Руки всех троих над костром загорелись синим пламенем, а где-то за спиной Сурана услышала недовольное, гневное шипение, промчавшееся через ее плечо. Громкий треск ломаных сучьев прозвенел по всему лагерю, закладывая уши. Глаза подернулись едва заметной поволокой, Сурана напряженно выдохнула, чувствуя каждой клеточкой тела легкость и пустоту. Нерия ощутила, как от нее оттягивается потусторонняя энергия, как она струйкой, потоком бежит и впитывается в печать и пергамент. Ее что-то покинуло, точнее, что-то из нее пинками вышвырнули и загнали в бумажную клетку. Нерия облизнула обветренные губы. Ее освободили от демонических оков, но теперь в голове звучал, наверное, самый главный вопрос: «Что дальше?»
– Храни это письмо и отдай тому, о ком будешь знать, не первому встречному. Попробуешь его сжечь или уничтожить – печать сорвешь сама и станешь снова жертвой. И помни, чем больше времени протянешь ты, тем сильнее станет демон. Советую отдать такой подарок лучшему врагу, чем больше злости испытаешь ты, тем лучше. Хотя бы угрызения совести не будут мучить.
========== Часть 5 ==========
«Так же прилагаю письмо личного характера для Стража Алистера» – пальцы дрогнули, из заостренного конца перьевой ручки на размашистые с завитушками буквы упала чернильная капля. – «Я ценю его силу и доброту превыше всего, и мои старания в борьбе с нашим Зовом окажутся напрасны, если…»
Гонец на скакуне цвета вороного крыла скрылся за горизонтом, мчась обратно в Скайхолд, к леди Инквизитору, чтобы скорее передать послание.
___________________________
Он спустил с ее плеч рубашку и обнажил грудь. Она инстинктивно попыталась прикрыться, словно притворяясь стеснительной леди, но Каллен стремительно опустил голову и страстными поцелуями стал покрывать ее пальцы. Тревельян отдернула руки, и тогда он прижался лицом к ее груди, нежно поглаживая соски и играя с ними губами.
– Каллен, – она произнесла его имя мягко, неторопливо, смакуя на языке, и вдруг хрипло воскликнула от неожиданности и боли. Каллен крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двигал рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую гладкой нежной кожей. Каждое касание его губ и рук сопровождалось ее томными выдохами, и к Эвелин в голову закрадывалась мысль, что Каллен не такой уж и безгрешный, каким хотел казаться перед всеми.
Каллен обхватил губами розовый бутон соска, прикусив его зубами, и она застонала, вцепившись пальцами в его мягкие светлые волосы. Его губы такие горячие и такие мокрые, что терпеть не было мочи, Эвелин хотела прильнуть к ним, облизать, жадно целовать, но вместо этого только сильнее прижала за волосы его лицо к своей набухшей груди.
Он потревожил своего Инквизитора в полдень, по срочному делу, докладывая обстановку после очередного похода своих солдат. Бесстрастный голос, читая рапорт, дразнил Тревельян прервать его на полуслове и толкнуть сильное тело на кровать. При исполнении обязанностей он всегда был серьезным, холодным и недоступным, словно нарочно забывал, кто перед ним стоял, даже когда они вдвоем. «И все?» – шепнула Эвелин, плотно закрывая дверь, пока Каллен с удивлением в лице и отчетом в руках молча наблюдал за ней. «Неужели мой Советник просто так уйдет, не отведав благодарности за столь тяжелый труд?» – она отобрала листок из его рук, небрежно скомкала пальцами и бросила через плечо, прильнув к Каллену всем телом. Эвелин потянулась к колючей щеке и, наплевав на субординацию, замечая на мгновение в светлых омутах стыдливость, погладила ее. «Ну же, мой Советник, согреши со мной. Создатель не увидит».
Тело Эвелин снова напряглось и выгнулось дугой от его будоражащих прикосновений. Какое-то первобытное чувственное наслаждение пронзило все ее существо, и она застонала, когда его бедра рывком затолкнули член до самого основания в ее лоно. Эвелин по-прежнему цепко держала светлые волосы Каллена, ерзая верхом на нем. Она была доведена до исступления низменными желаниями, но умелые ласки, которыми он одаривал ее, никак не совпадали с его прошлым. Они выдавали с головой его грязные тайны и похождения в борделях Вольной Марки. Быть может, одна из девок приучила его руки горячо ласкать женское тело, а его губы – лизать кожу, виртуозно представив ее подтаявшей плиткой шоколада. Быть может, этой девкой была Хоук, ведь они с Калленом знали друг друга достаточно давно и с легкостью могли поддаться искушению. Фантазия над ней глумилась, рисуя картинку, как он, лобызая нагую Хоук в руках, благодарил ее за проявленную отвагу и приводил в исступление на каменных плитах возле окаменелой статуи Мередит. Эвелин зарылась пальцами глубже в его светлые пряди на затылке и потянула их вниз, чтобы опытный любовник, наконец, отвел внимание от ее покрасневших, растерзанных сосков. Каллен поддался властным пальцам и приподнял голову, хмурясь от прилившей волны боли.