Новшество состояло в том, что на роль городского главы коммуной приглашался платный чиновник — подеста, не имевший корней в местной аристократической среде. Подеста выбирался городским патрициатом, в отличие от комита имел фиксированный срок полномочий (как правило, годичный), был наделен некоторой судебной и исполнительной властью и командовал городским ополчением. Введение этого института предусматривало оформление писаного права, определяющего как полномочия коммунальных органов и служб и права членов коммуны, так и взаимоотношения между подестой и коммуной. Кандидатуры на должность подесты отбирались обычно из нобилитета итальянских городов, что способствовало привнесению и закреплению в далматинских городах правовых норм развитых итальянских коммун.
Руководствуясь городским правом на территории города и принадлежавшей ему пригородной земле, города становились вне феодальной юрисдикции и вне власти феодальных сеньоров. Тем самым они противопоставляли себя и хорватской феодальной знати, и центральной королевской венгерской власти. Поэтому социальное движение, направленное на введение института подесты, оказывалось по сути антивенгерским и вызывало со стороны Венгрии стремление воспрепятствовать этому. Приверженцы нового порядка вынуждены были ориентироваться на иные силы, прежде всего на папство, недовольное практикой возведения венгерской властью своих священнослужителей на епископские престолы Далмации, и Венецию. Показательно, что в Задаре, находившемся под венецианским суверенитетом, сторонники укрепления коммунального режима находили поддержку у венгерского короля.
Фома принадлежал к той части далматинского духовенства, которая, последовательно держа сторону папского престола, выступала против вмешательства светских властей в поставление церковных иерархов и участия мирян в выборах церковных должностных лиц. Вследствие этого сторонники папской курии из числа местного клира показывали себя противниками Венгрии, и движение за поставление независимого от венгерской суверенной власти градоначальника нашло в их лице наиболее яростных поборников.
Именно политическим успехом Фомы можно считать введение в Сплите в 1238 г. должности подесты, на которую был приглашен представитель патрициата итальянского города Анконы, где были сильны позиции «папской партии», и выступал подеста, по словам Фомы, как «защитник церкви и адвокат клира». Замысел ввести «латинское» правление был реализован при помощи францисканских монахов, которые в это время показывали себя проводниками папского влияния в городах Европы. Сказанное, однако, не означает, что для Далмации было характерно совпадение интересов коммуны и клира. Города обычно придерживались той ориентации, которая в данный момент была им выгодна. А то, что позиции клира и коммуны могли быть прямо противоположными, показывает рассказ Фомы о посещении в 1250 г. Сплита Конрадом IV, сыном императора Фридриха II, когда сплитский архиепископ Рогерий, архидиакон Фома и другие сторонники церкви покинули город, чтобы не встречаться с Конрадом, а вся коммуна выступила поборницей Империи, оказав ему самый теплый прием.
Правление в Сплите итальянского градоначальника послужило причиной вооруженного выступления против города венгерских королевских войск и введения королем санкций, ущемлявших его территориальные интересы и автономию. Очевидно, гнев горожан по поводу умаления прав города пал на главных инициаторов правления подесты, и это до некоторой степени объясняет особенное ожесточение горожан против избрания Фомы архиепископом, учитывая и их недовольство отстранением мирян от выборов. Противоречие в деятельности архидиакона — отстаивание городских свобод, с одной стороны, и горячая поддержка идущего из Рима стремления изжить практику вмешательства мирян в дела церкви, с другой, — не могло в конечном счете не сказаться на отношении горожан к политической активности архидиакона и к нему самому.
Мысль о сильном и мудром правителе, сплачивающем людей, беспрекословно ему подчиняющихся, действующем во имя общего блага, пронизывает и связывает весь текст Фомы. А поскольку воплощение этой идеи было сопряжено у него с сильными переживаниями и коллизиями, оказавшими решающее влияние на его жизнь, то это отразилось и на всем повествовании.
По словам Фомы, свой труд он предпринял, чтобы рассказать «для памяти потомков» установленные им подробности жизни местных церковных иерархов, и именно смена архиепископов оказалась хронологическим стержнем его повествования. Как правило, в основе городских, церковных, семейных хроник лежала позитивная тенденция, обусловленная желанием прославить свой город, монастырь, епископию, род. Здесь же определенно прослеживается обратное стремление, проявляющее себя в критическом, подчас граничащим с озлобленностью отношении к высшим салонским и сплитским иерархам. В сочинении Фомы рассказывается о двух архиепископах Салоны — Наталисе и Максиме, и оба они оказываются казнокрадами, неучами, бражниками. Излагая многовековую историю Сплитской архиепископии, автор удостаивает положительной оценки лишь некоторых из ее правителей, а недостатки и пороки остальных отмечаются им педантично и скрупулезно. Вместе с тем очевидно, что Фома предпринял свой труд отнюдь не ради сообщения скандальных подробностей из жизни сплитского клира.