— Ты меня уморишь своими предчувствиями, — мучительно вздыхает Борислав. — Чтобы сын Любо Ангелова да стал предателем!
Он делает три шага к столу и в сердцах бросает на бумаги пустой мундштук. Потом произносит слова, которых я жду давно:
— Дай сигарету.
Здание у Львиного моста, в отличие от нашего, старое, неприветливое, мрачное. Стены в коридорах только что покрашены, деревянные части обильно покрыты лаком, но от этого обстановка посвежела настолько же, насколько способна посвежеть старушка, пустив в ход пудру и помаду.
Неторопливо поднимаюсь по лестнице, па каменным ступеням, стертым ногами бесчисленных посетителей, как бы прогнутым посередине. Всякий раз, когда я вхожу в это здание, мною овладевает чувство, что меня схватили полицейские и «ведут на допрос к Гешеву», как сказал мне однажды Любо. Но я несколько моложе Любо и ни разу не бывал в этом здании, когда тут находилось полицейское управление. С этой лестницей я познакомился в день Свободы.
Девятое сентября было ясным и солнечным, как и подобает, первому дню Свободы, но тут, внутри, было сумрачно и уныло, в коридорах мерцали желтые электрические лампочки и торопливо двигались взад-вперед люди в гражданской одежде, в кепках, с автоматами наперевес. Я долго блуждал, прежде чем обнаружил своего бай Павла в кабинете какого-то начальника. Бай Павел тоже заделался начальником, но для меня он по- прежнему был бай Павел, и я без лишних слов, не обращая внимания на человека за письменным столом, поспешил заявить, что хочу поступить в милицию.
— Глупости. Мал еще, — отрезал бай Павел.
— Как это «мал»? Мне скоро восемнадцать исполнится, — соврал я глазом не моргнув, хотя мне еще и семнадцати не было.
Бай Павел и сидящий за письменным столом переглянулись.
— Наш паренек. Сирота, — пояснил мой покровитель.
Минуту спустя начальник уже заполнял мою милицейскую анкету.
— Как тебя звать-то?
— Эмиль.
— Какой Эмиль? — возмутился бай Павел. — Ты ведь Найден?
— Я Эмиль! — продолжал я настаивать. — Найденом меня окрестили в детском приюте, а мое имя Эмиль.
Они снова обменялись быстрым взглядом.
— Ладно, — кивает сидящий за столом. — Так а запишем: «Эмиль». Тебе лучше знать, как тебя зовут. Фамилия?
— Боев.
— Так, Эмиль Боев... В действительности я не был ни Эмилем, ни Боевым, ни «сиротой», как выразился бай Павел. Верно, у меня не было ни отца, ни матери, но я был просто подкидышем и, может быть, в ту минуту человек за столом, сам того не подозревая, совершал акт крещения, давая мне имя и профессию на всю жизнь.
По чистой случайности кабинет, в котором я сейчас очутился, постучав в дверь, — тот самый, в котором когда- то совершилось мое крещение. Однако человек, сидящий за письменным столом, мне совершенно не знаком — высокий худой мужчина, вероятно, моего возраста, этого несколько меланхоличного возраста между сорока и пятьюдесятью годами. Он предупрежден о моем приходе и, очевидно, ждет меня, потому что в комнате присутствует еще один человек, которого я знаю и который мне сейчас нужен, — оперативный работник, занимающийся наркоманами.
Расположившись в предложенном мне кресле, я окидываю беглым взглядом обстановку. Кабинет тот же, и вместе с тем чем-то он не похож на тот, прежний. Может быть, свежая краска так повлияла, а может, книжный шкаф, а может... Потребовалось некоторое время, чтобы я осознал, что главная перемена здесь — висящий на стене портрет Ленина. Мы настолько привыкли к портретам в наших учреждениях, что почти не замечаем их. И надо было увидеть портрет Ленина здесь, в этом месте, чтобы понять все значение этого факта. Портрет Ленина в помещении, где когда-то восседал царский полицай и подвергал допросу коммунистов.
— Цветы разглядываете? — усмехается шеф, по-своему истолковав мой интерес к убранству комнаты.— Наш завхоз превратил мой кабинет в оранжерею.
По углам — действительно несколько горшков с различными растениями, которые, честно говоря, я только теперь заметил.
— Немного цветов не повредит, они освежающе действуют на служебную атмосферу, — добродушно говорю я.
— Да, тем более что мы тут занимаемся другими цветами, действующими не столь освежающе, — с тем же добродушием отвечает человек за письменным столом. — С цветами, которые интересуют вас.
Последняя фраза тотчас же приближает нас к желанной теме.
— Мне необходимы некоторые подробности о последних шалостях этих молодцов, — говорю я. — Но, об этом мы можем поговорить потом с товарищем, чтобы не отнимать у вас время. Я бы только попросил вас распорядиться, чтобы, начиная с этого момента, никакие меры против этой компании не принимались без предварительного согласования со мной.