— Я не прошу, чтобы вы меня спасали,— хмуро изрекает долговязый. — Начну кричать о помощи — тогда спасайте.
— А пока ты грабишь аптеки, нам сидеть сложа руки и любоваться тобой?
— Я же сказал, никакой аптеки я не грабил.
— А морфий где берешь?
— Нигде... С того дня, как вы меня накрыли с фальшивыми рецептами, я просто погибаю от наркотического голода... Только вам этого не понять...
— Вот отправлю тебя в Курило, тогда ты узнаешь, что такое наркотический голод.
— Для меня вся София — Курило! Весь мир! — истерически кричит парень.
— Вот как? А кто в этом виноват? Мы или такие как ты? — спрашивает Драганов, не повышая тона.
Прежде чем допрашиваемый успевает ответить, майор приказывает вошедшему милиционеру:
— Уведи его! Следующий!
Следующий — особа женского пола. Рослая девушка, хотя и пониже Апостола, но такая же расслабленная. Причина этой расслабленности — в чрезмерной полноте, вызванной неподвижным образом жизни, леностью или просто нарушением обмена веществ. Лицо миловидное, белое, я бы сказал, болезненно белое, чуть нахмуренное, апатичное и совершенно неподвижное. Словом, ей не тягаться с артистической мимикой Апостола. Одета молодая особа в мини-юбку, не слишком подходящую для ее толстых бедер, отчасти прикрытых, впрочем, длинным летним пальто, которое чуть не касается пола — сообразно капризному весеннему дню. Если не считать белой кожи, все у этой дамы черное или почти черное — одежда, густые взлохмаченные волосы, глаза.
— Лиляна Милева?..
Не говоря ни «да» ни «нет», она стоит перед столом в полной неподвижности, словно здесь присутствует лишь тело, а душа витает неведомо где.
— Присаживайся, Лили, — предлагает майор в свойственной ему манере, мгновенно сменяя официальный тон на сугубо дружеский.
Лили садится, словно загипнотизированная, кладет ногу на ногу, и распахнувшиеся полы пальто обнажают ее массивные бедра.
— Как живется? — по-свойски спрашивает Драганов.
— Обыкновенно — Голос низкий, хрипловатый, как у джазовой певички былых времен.
— Я хочу сказать, с морфием или без морфия?
— Вы же знаете — я с этим покончила.
— Дай-то бог, — кивает майор. — А позавчера вечером чем занималась?
— Позавчера? — Она слегка поднимает брови, но лицо ее остается все таким же безжизненным. — Кажется, в кино была.
— Ага, прекрасно... Что же ты смотрела?
— «Багдадского вора», — не колеблясь уточняет девица.
— Этот фильм в течение недели ни в одном кинотеатре не показывали. Скажи это Апостолу, или Бонну, или тому, кто подучил тебя врать мне.
Она молчит, словно все это ее не касается.
— Ну а потом, после кино, в котором ты не была, чем ты занималась?
— Домой пошла.
— Одна?
— С Бонном. Если это так уж важно.
— Совсем не важно. Раз с Бонном... Тем более что вы договорились...
Майор замолкает, как бы раздумывая, продолжать ему этот бесполезный разговор или нет. Потом спрашивает:
— И все же — в котором часу вы пришли домой?
— К одиннадцати.
— В твою мансарду?
— Куда же еще?
— И больше не выходили?
Лили кивает.
— Странно, странно... — повторяет майор. — А люди видели, как вы в полночь выходили из «Ягоды».
— Ну что же в этом странного? — по-прежнему невозмутимо говорит Лили. — Просто у меня часов нет. — Она поднимает руку и сдвигает рукав. — Вот, поглядите, нет у меня их. Продала. И вообще я не слежу за часами. Хотя, если б заранее знала, что вы меня вызовете, я бы взглянула на них.
— А ампулы?
Лили даже не спрашивает «какие ампулы», а продолжает сидеть с безучастным видом, откинувшись на спинку стула, скрестив ноги, потупя взор, словно ей захотелось маленько подремать.
— Ампулы, те, что Фантомас стащил в аптеке в ту самую ночь! — кричит Драганов, чтобы разбудить ее.
— Впервые слышу.
— Знаешь, Лили...
Она лениво поднимает на него темные свои глаза и как бы для того, чтобы избавить его от напрасных усилий, произносит:
— Ничего я не знаю.
Произносит спокойно, но так, что в этой фразе отчетливо слышится другое: «Ничего я вам не скажу».
Драганов нажимает на кнопку под столом и говорит появившемуся милиционеру:
— Уведи. Следующий!
В этот раз следующий — Боян.
— Я полагал, что нам с тобой больше не придется встречаться — по крайней мере тут, в этой канцелярии,— начинает Драганов.
— И я так думал, — тихо отвечает парень. — Мне даже непонятно...
— А! Непонятно?
— Я вам честно говорю, что с этим уже покончил... Если не верите, сделайте анализ.