— Когда садишься играть в белот, рассчитывай не на карту, а на самого себя, — поучительно изрекает Борислав. И обращается ко мне: — Ну как, товарищ полковник, преподадим урок ребятам?
Я всегда готов прийти на помощь ближнему, и мы без лишних слов подсаживаемся к столику и погружаемся в тонкости белота.
К сожалению, сильная карта (как бы для того, чтобы опровергнуть утверждение Борислава) льнет все больше к лейтенанту и его помощнику. И эти безупречно дисциплинированные служаки все же не упускают возможности хорошенько обставить свое начальство.
— Ладно, ваша взяла, что ж, теперь посмотрим, что нам даст реванш, — говорит мой друг, никогда не склонный падать духом.
Однако реванш никому ничего не дал, потому что как раз в этот момент в усилителе раздается шум, и все наше внимание сосредоточивается на аппаратуре.
На экране телевизионного устройства видна просторная гостиная — не наша, а та, что в доме напротив. Туда входит Марго, сопровождаемая Апостолом и Пепо. Кавалеры запросто располагаются в креслах, а Марго тем временем направляется к окну — вероятно, опустить шторы. Напрасный труд,-только как ей об этом скажешь. Наши окна тоже давным-давно зашторены, однако для телевизионных устройств это не помеха.
— Дай чего-нибудь выпить, — требует долговязый.
— Вы прошлый раз все выдули, — отвечает Марго, снова появляясь в поле зрения. — Впрочем, на кухне, кажется, есть немного коньяку.
— А я пас.
— Дело твое, но тут должны стоять бутылки и бокалы...
— Ты считаешь, сюда могут нагрянуть люди Драганова? — спрашивает Марго.
— Едва ли... хотя не исключено, — отвечает Апостол. — Попробуй догадайся, что им взбредет на ум. И все же мне не верится, чтоб они стали ночью колесить по городу ради нас. Пока не расколется Фантомас, Драганов нас не станет донимать. А Фантомас ни за что не расколется.
— Фантомас — могила! — соглашается Пепо.
— Заботитесь только о себе, — тихо замечает Марго.— А вы представляете, каково сейчас ему, бедняжке.
— Почему только о себе? — возражает долговязый. — Так случилось. Нынче очередь Фантомаса. А завтра или послезавтра, может, придет наша очередь.
— «Так случилось»... — сердито повторяет хозяйка. — Если бы ты не надоумил его вернуться и разбить второй шкаф, ничего бы не случилось.
— Я о вас заботился, — невозмутимо доказывает Апостол. — Завтра вы опять начнете канючить. А каждый день грабить аптеки не приходится... Давай-ка неси коньяк!
В это время слышится звонок. Марго исчезает за дверью, и тут же появляется снова вместе с Бонном, Лили и Розой.
— А, вот кто принес коньяк! — восклицает Апостол, заметив в руках Бонна бутылку, завернутую в бумагу.
— Это водка, — уточняет Боян.
— Какая разница. Ну-ка несите рюмки, надо немного отвести душу, не то мои нервы больше не выдержат.
— Только твои? — негодующе бормочет Роза.
После этого комнату заполняет нестройный, но довольно плотный шум, который бывает в тех случаях, когда шесть собеседников одновременно пытаются высказаться. Марго приносит рюмки и недопитую бутылку, но не успевает разлить коньяк — Апостол снова распоряжается.
— Тащи сюда авуары.
Авуары у них, как и следовало ожидать, аптечно-медицинского свойства. Долговязый раскрывает картонную коробку, поданную хозяйкой, и оповещает присутствующих:
— По две ампулы на нос!
— Почему по две? — недовольно спрашивает Боян.
— А потому, что остальные будут храниться здесь, в общей кассе.
— Да? Если придут с обыском, то чтоб забрали все сразу? Давайте-ка лучше поделим их, и дело с концом.
— Нет! — стоит на своем долговязый. — А вдруг захотят обшарить у нас карманы? Где риск больше? Собираться-то все равно здесь, другой площадки нет. А насчет остального Марго сама сообразит.
Авуары распределены, и гости рассредоточиваются по диванам и креслам.
— До чего предусмотрительный у тебя отец, — говорит Боян хозяйке, укладываясь с Лили на диване у двери. — Столько мягкой мебели для нас приготовил...
— Отец? — презрительно замечает Марго. — Все это от деда.
О том, что обстановка этой гостиной датируется не нынешним временем, и говорить не приходится. Мебель, французские шторы, лампа с шелковым абажуром, тирольский пейзаж на стене, гипсовое изваяние какой-то античной богини, лишенное носа, — все это говорит о былой роскоши времен буржуазного просперити.
Правда, не эти мелочи привлекают сейчас мое внимание. Участники небольшого светского сборища, забившись каждый в свой угол, достают шприцы и засучивают рукава. Где-то вне поля зрения Роза, вероятно, включила магнитофон, потому что комнату заполнила назойливая своим монотонным ритмом мелодия. Но пуще всего меня в данную минуту интересует то, что Боян, подготовив шприц для Лили, наполняет второй, для себя, и лихо втыкает его себе в предплечье.