— Библейская миска чечевичной похлебки заменена упаковкой морфия, — комментирует Борислав.
Томас и секретарша садятся в машину, отъезжают — за ними волочится пыльный шлейф в сторону шоссе. Чарли с Бонном, сев на мотоцикл, следуют в противоположном направлении. «Волга» с аппаратурой тоже трогается, а мы с другом шагаем к своему «москвичу».
— Своими нежными ручками она сует его голову в петлю, а этот олух даже не в состоянии понять, что происходит, — удивляется Борислав.
— Не знаю, понимает он или нет, но, как видно, ему на все наплевать. У меня такое чувство, что для него никакого риска больше не существует. Ведет себя как обреченный.
— Ну, так уж и обреченный! Лучше скажи, что ты намерен делать. — И так как я молчу, Борислав приходит мне на помощь:
— У меня план: давай сунем его в лечебницу, а потом... — У меня тоже план: давай где-нибудь остановимся и съедим на скорую руку кебабчета. А потом... Потом я поеду докладывать начальству.
Для шефа наша история — не единственная забота, и, когда он находит возможность меня принять, рабочий день давно кончился. Люстра наполняет кабинет мягким золотистым светом, тяжелые темно-зеленые шторы на окнах уже опущены, и генерал стоит посреди комнаты подбоченясь, словно только что разминал онемевшую от сидения поясницу.
— Теперь у нас времени хоть отбавляй, — произносит он, указывая мне на знакомое кресло у фикуса. — Садись и рассказывай.
Сам он направляется к другому креслу, но, прежде чем сесть, спохватывается.
— Кофе хочешь?
Сообразив, что вопрос лишний, нажимает на кнопку звонка.
Я обстоятельно рассказываю, как развиваются события, и, когда дело доходит до разговора в тени деревьев, спрашиваю:
— Впрочем, может, вы предпочтете послушать эту беседу в записи?
— Разумеется, — кивает генерал. — Тем более спешить нам некуда.
И он снова жмет на кнопку.
Мой шеф для всего находит время, и делает это очень просто: не ограничивает свой рабочий день.
Лейтенант вносит аппаратуру и исчезает, а мы с генералом остаемся пить кофе и слушать магнитофон. Именины, да и только!
— Ну, что скажешь? — спрашивает шеф, когда запись кончается.
— Проект, по крайней мере на первый взгляд, выработан довольно смелый, я бы даже сказал, слишком смелый. Этот Томас или авантюрист, или нас с вами ни во что не ставит.
— Похоже, — соглашается генерал.
— Видно, жаждет реабилитироваться и всячески старается блеснуть перед начальством. И очертя голову идет на все.
— В сущности, сам Томас ничем особенно не рискует, — говорит шеф. — Рискует, как всегда, главным образом исполнитель. Что касается Томаса, он даже не стал вступать в контакт с Бояном и в случае провала умоет руки или, чтобы замести следы, мигом уберет отсюда секретаршу. Но бог с ним. Важнее другое: мы пока что судим об этой задумке с первого взгляда, как ты выразился, и, может быть, нам еще не видны все ее аспекты.
— Возможно, однако нам уже сейчас ясно, что план таит в себе серьезную опасность...
Генерал молчит, занятый какими-то своими мыслями, и я перехожу к существу вопроса:
— Как прикажете действовать?
— А ты что предлагаешь?
— Не знаю... Может, это соображение и не следует принимать в расчет, но...
— С каких пор ты начал заикаться? — поднимает брови генерал.
— Я имею в виду то обстоятельство, что Боян все же сын Ангелова...
— Жалко, конечно, но что поделаешь. Сын Ангелова или мой сын... Уж коли докатился до такого...
Это единственное, что при данных обстоятельствах меня интересует. Единственно возможный ответ. Так что с этим покончено, и я начинаю излагать план контроперации.
Терпеливо слушая, генерал время от времени делает короткие замечания и в заключение говорит:
— В общих чертах годится. Я потолкую с Антоновым, а завтра еще соберемся и примем решение.
— Мой бокал уже полчаса пустой, а вы никак не догадаетесь заказать мне второе виски, — произносит девушка.
— Сию минуту исправлюсь, — заверяет молодой человек.
Этот разговор имел место во второй половине дня в ресторане «София», но мы с Бориславом слушаем его уже вечером, в кабинете с белыми шторами и белым шаром на потолке.
— Я нахалка, правда? Может, у вас нет денег...
— Есть, не беспокойтесь, — отвечает кавалер.
И чуть позже мы слышим:
— Еще два виски, пожалуйста!
Паузу заполняет бархатный шум движущейся пленки.
— Чего это они — вон там, за третьим столиком,— так глазеют на нас? — удивляется Боян.