«Им невдомек... порой и тут за мною следят... по-вашему, я фантазирую... я не ребенок... ничего не грозит... может быть, вопрос нескольких часов... пять лет... играть с огнем... жена и дети... без них какой смысл... лучше я пойду в дворники...» И тому подобное. Все это изречения кондуктора.
Что касается Томаса, то его вклад в коллекцию тоже кое-что значит:
«Контрабанда наркотиков... собирались ощупывать ваше белье, шов за швом... вы переутомились... нервное истощение... и сознаетесь во всем... дипломатическая почта... нас касается, а не вас... ваш последний рейс... их тоже высвободим... человек от имени Старого...»
И наконец тот же голос с необычайной ясностью изрекает:
— А теперь можете идти. Только будьте предельно осторожны.
Маленькая коллекция в моей памяти слишком бедна для обстоятельного доклада начальству. Но достаточно богата, чтобы сделать поучительные выводы из всей этой истории. Истории не новой. Истории предательства и неизбежного конфликта между предателем и его хозяином.
У наших служб нет каких-то особых подозрений насчет этого изрядно потрепанного, усталого человека, одетого в коричневую и тоже потрепанную форму компании Кука. Выходец из среднезажиточной семьи, он владел двумя иностранными языками, что позволило ему поступить в иностранный колледж, и смолоду привык жить беззаботно. Его знания и эта привычка, после ряда неудач, обеспечивают ему скромное место проводника в международном вагоне. Инертный от природы, он все же производил впечатление человека порядочного во всех отношениях.
Этот банальный и в общем неинтересный человек стал проявлять в последнее время не просто страх или беспокойство, но даже признаки мании преследования. Службы наши, естественно, не могли закрыть на это глаза — ведь он, как-никак, был работником международного поезда, периодически выезжающим за рубеж.
Да, беспричинный страх, сказывающийся даже в этом угодничестве по отношению к случайному пассажиру с дипломатическим паспортом. Беспричинный страх, причина Которого постепенно становится понятной.
Дождавшись, пока маленькая стрелка часов достигнет цифры «один», я нажимаю на кнопку звонка. Легко предположить, что в такой час служитель вагона не откликнется на сигнал по той простой причине, что уснул или счел благоразумным прикинуться спящим. Но когда человек чего-то боится, ему трудно удержаться от того, чтобы не проверить, основателен ли его страх. Поэтому я снимаю с двери цепочку, и примерно через минуту дверь открывается и в образовавшейся щели показывается голова проводника, теперь уже без тесной фуражки.
— Войдите и накиньте на дверь цепочку, — говорю я.
— Но я... Но вы...
— Местоимения будете перечислять потом. А пока делайте что вам велят. Эти ничего не значащие фразы дают проводнику предостаточно времени, чтобы сообразить, что всякое сопротивление с его стороны способно только усилить мои подозрения.
Он покорно входит, запирает дверь и накидывает цепочку.
— Садитесь... Успокойтесь. Можете курить, если хотите. В общем, приготовьтесь к обстоятельному разговору, продолжительность которого будет зависеть от вас.
— Я и в самом деле закурил бы, если разрешите, хотя мне непонятно...
Я подаю ему сигареты, зажигалку и жду, пока он сделает две-три успокаивающие затяжки. Затем продолжаю:
— Вы все отлично понимаете. И я тоже все понимаю, поэтому давайте в самом начале условимся не прибегать в чисто мужском разговоре к детским хитростям. Как вы, вероятно, давно догадываетесь, мы немало знаем о вашей деятельности. Имеется в виду не уборка постелей и наполнение графинов свежей водой, а нечто другое — деятельность в области шпионажа. Мне надо было узнать.лишь некоторые подробности, но теперь и они прояснились в результате только что закончившегося разговора между вами и Томасом.
И, чтобы слова мои звучали более убедительно, достаю крохотную коробочку и небрежно подбрасываю ее на ладони.
— Вот в этой вещице хранится точная запись упомянутого разговора, после которого, как вы сами понимаете, вам уже не скрыть ничего.
Проводник рассматривает миниатюрное устройство и, судя по всему, догадывается, что это за штука.
— Так что мы вполне обойдемся и без ваших признаний. Но если мы в них не нуждаемся, то для вас самого они имеют жизненно важное значение. Раскаяние, не слишком запоздалое, может облегчить участь виновного.