Он нервно гасит сигарету в пепельнице и продолжает:
— Крепко зажал меня этот Бертен, раскрыв передо мной все карты. А напугав основательно, начал успокаивать. «Значит, ты боишься, что тебя схватят? — говорит. — Ладно, войду в твое положение, не будет больше писем. Впредь не письма будешь возить, а пуговку — вот такую коричневую пуговку, пришитую к куртке. Ну если и это опасно, тогда уж не знаю!» И еще: «Тебе небось кажется, что ты творишь бог весть что? Да если мне нужно что-нибудь передать, я и без тебя передам — есть посольства, дипкурьеры, десятки способов... Ты человек полезный, отрицать не стану, но не воображай, что незаменимый. К тому же ты мне так задолжал за лекарство, что тебе и в пять лет не расплатиться. Ну ладно, считай, что ты мне уже не должен. Больше того: считай, что впредь твой дополнительный труд будет оплачиваться особо». — «Да, говорю, — пока меня не схватят. Когда таким делом занимаешься регулярно, все равно схватят, рано или поздно». А он мне в ответ: «Мы, — говорит, — умеем беречь людей. Это долго не протянется. А в случае, если возникнет малейшая опасность, мы перебросим тебя тут же, вывезем и тебя, и твою семью».
— Где он сейчас, Бертен?
— Уехал, два года прошло с тех пор.
— И с кем ты стал поддерживать связь?
— Со Старым.
— Кто это такой?
— Не знаю.
— Как ты не знаешь?
— Не знаю. Никогда с ним не виделся. Но перед отъездом Бертен предупредил меня, что теперь указания будут идти от Старого. Так оно и происходит.
— Кто их тебе передает?
— Никто.
— Как «никто»?
— А так. У меня нет прямой связи ни с кем. Если предстоит поездка, я должен особым способом подвернуть занавеску на окне. И ждать. Есть что передать — мне сунут конверт под дверь. Но в конверте обычно нет ничего, кроме такой вот коричневой пуговки, которую я сразу пришиваю к куртке. Только дважды я находил записки, настуканные на машинке, — когда пуговку требовалось передать по другому адресу.
— А здесь куда идешь, если надо что сообщить?
Кондуктор невнятно сообщает какой-то адрес по улице Евлоги Георгиева.
— Но там я никого не знаю. Меня только предупредили, что, если будет что-то важное, очень важное, мне следует написать простое письмо и в случае какой опасности вставить в него одну фразу, а ежели необходима личная встреча — другую и опустить письмо в почтовый ящик Касабовой.
— Когда и сколько раз пользовался ты этим ящиком?
— До прошлого года — ни разу. Но так как в последнее время вокруг меня стали сгущаться тучи, я послал одно за другим пять писем — каждый месяц по письму.
— Ну и?..
— И — ничего. На мои сообщения об опасности мне отвечали: дескать, они приняли меры и в случае необходимости меня вывезут. А на просьбы о встрече я вообще не получил ответа.
— Как ты установил связь с Томасом?
— Обыкновенно. Прошлой ночью нашел у себя записку, в которой сообщалось, что во время, поездки меня будут спрашивать.
— Вы сохранили записку?
— Зачем же я стал бы ее хранить! Сжег.
— Ну и потом?
— Когда я вошел в купе к иностранцу — приготовить постель, — он шепнул мне, чтобы я зашел к нему попозже, когда все утихнет и когда в вагоне не будет пограничников и тому подобных лиц.