Так бей, гитара! Шире круг!Ревут бокалы пудовые.И вздрогнул поп, завыл и вдругУдарил в струны золотые.И под железный гром гитарыПодняв последний свой бокал,Несутся бешеные парыВ нагие пропасти зеркал.И вслед за ними по засадам,Ополоумев от вытья,Огромный дом, виляя задом,Летит в пространство бытия.А там – молчанья грозный сон,Седые полчища заводов,И над становьями народов —Труда и творчества закон.
Игра в снежки
В снегу кипит большая драка.Как легкий бог, летит собака.Мальчишка бьет врага в живот.На елке тетерев живет.Уж ледяные свищут бомбы.Уж вечер. В зареве снега.В сугробах роя катакомбы,Мальчишки лезут на врага.Один, задрав кривые ноги,Скатился с горки, а другойВоткнулся в снег, а двое новых,Мохнатых, скорченных, багровых,Сцепились вместе, бьются враз,Но деревянный ножик спас.
Закат погас. И день остановился.И великаном подошел шершавый конь.Мужик огромной тушею своейСидел в стропилах крашеных саней,И в медной трубке огонек дымился.
Бой кончился. Мужик не шевелился.
Фокстрот
В ботинках кожи голубой,В носках блистательного франта,Парит по воздуху геройВ дыму гавайского джаз-банда.Внизу – бокалов воркотня,Внизу – ни ночи нет, ни дня,Внизу – на выступе оркестра,Как жрец, качается маэстро.Он бьет рукой по животу,Он машет палкой в пустоту,И легких галстуков извилинаНа грудь картонную пришпилена.
Ура! Ура! Герой парит —Гавайский фокус над Невою!А бал ревет, а бал гремит,Качая бледною толпою.А бал гремит, единорог,И бабы выставили в пляскеУ перекрестка гладких ногЧижа на розовой подвязке.Смеется чиж – гляди, гляди!Но бабы дальше ускакали,И медным лесом впередиГудит фокстрот на пьедестале.
И, так играя, человекРодил в последнюю минутуПрекраснейшего из калек —Женоподобного Иуду.Не тронь его и не буди,Не пригодится он для дела —С цыплячьим знаком на грудиРосток болезненного тела.А там, над бедною землей,Во славу винам и кларнетамПарит по воздуху герой,Стреляя в небо пистолетом.
Поприщин
Когда замерзают дорогиИ ветер шатает кресты,Безумными пальцами ГогольВыводит горбатые сны.И вот, костенея от стужи,От непобедимой тоски,Качается каменный ужас,А ветер стреляет в виски,А ветер крылатку срывает.Взрывает седые снегаИ вдруг, по суставам спадая,Ложится – покорный – к ногам.Откуда такое величье?И вот уж не демон, а тот —Бровями взлетает Поприщин,Лицо поднимает вперед.Крутись в департаментах, ветер,Разбрызгивай перья в поток,Раскрыв перламутровый веер,Испания встанет у ног.Лиловой червонной мантильейВзмахнет на родные поля,И шумная выйдет СевильяВстречать своего короля.А он – исхудалый и тонкий,В сиянье страдальческих глаз,Поднимется……Снова потемки,Кровать, сторожа, матрас,Рубаха под мышками режет,Скулит, надрывается Меджи,И брезжит в окошке рассвет.
Хлещи в департаментах, ветер,Взметай по проспекту снега,Вали под сугробы каретуСиятельного седока.По окнам, колоннам, подъездам,По аркам бетонных свайСрывай генеральские звезды,В сугробы мосты зарывай.Он вытянул руки, несется.Ревет в ледяную трубу,За ним снеговые уродцы,Свернувшись, по крышам бегут.ХватаютсяЗа колокольни,ВрываютсяВ колокола,Ложатся в кирпичные бойниИ снова летят из углаТуда, где в последней отваге,Встречая слепой ураган, —Качается в белой рубахеИ с мертвым лицом —Фердинанд.
Руки
Пером спокойным вам не передать,Что чувствует сегодня сердце, роясьВ глубинах тела моего.Стою один – опущенный по поясВ большое горе. Горе, как вода,Течет вокруг; как темная звезда —Стоит над головой. Просторное, большое,Оно отяготело навсегда, —Большая темная вода.Возьму крупицами разбросанное счастье,Переломлю два лучика звезды,У девушки лицо перецелую,Переболею до конца искусство,Всегда один, – я сохраню моюПростую жизнь. Но почему она,Она меня переболеть не хочет?И каждый час, и каждый мигСознанья открывается родник:У жизни два крыла, и каждое из нихЕдва касается трудов моих.Они летят – распахнуты, далече,Ночуют на холодных площадях,Наутро бьются в окна учреждений,В заводские летают корпуса, —И вот – теплом обвеянные лицаГотовы на работе слиться.Мне кажется тогда:Какая жизнь!И неужели это так и нужно,Чтоб в отдаленье жил писательИ вечно неудобный, как ребенок?Я говорю себе: не может быть,И должен я совсем иначе жить.Не может быть!И жарок лёт минут,И длится ожиданье,И тонкие часы поют,И вечер опустился на ладони,И вот я увидал большие руки —Они росли всегда со мной,Чуть розоватые и выпуклые, и в морщинках,И в узелочках жил, – сейчас они тверды,Напряжены едва заметной дрожью,Они спокойные и просятся к труду.Я руки положу на подоконник —Они спокойнее и тише станут,Их ночью звезды обольют,К ним утром зори прикоснутся,Согреет кожу трудовое солнце,Ну, а сейчас…Сейчас пускай дрожат, —Им все равно за мыслью не угнаться,Она растрескалась, летит, изнемогая,И все-таки еще твердит:Простая,Совсем простая – наша жизнь!