Он готовился повернуть назад, когда заметил, что контур дальнего автобуса подсвечен. Вадим ускорил шаг, и пожалуйста — за машинами обнаружился бокс с приоткрытой створкой ворот, из-за которой пробивался рыжий свет. Один факт его существования в столь безотрадном уголке Вселенной заставил озноб уняться.
Без колебаний Вадим протиснулся в ворота.
— Приветствую, — поздоровался он, надеясь, что язык сам подскажет остальные — правильные — слова. — Разрешите?
В боксе коротали время трое. Четверо, если считать дворнягу — та млела на дерюге возле нагревателя, демонстрируя всем розовое брюшко с налитым выменем. У дальней от входа стены здоровяк в ватнике читал потрёпанную книжку про блокаду Ленинграда. Два его приятеля, оседлав стулья, резались в «дурака». Столом им служил замызганный табурет.
Здоровяк оторвался от книги и уставился на вошедшего из-под бесформенного, словно картофель, лба. Картёжники обернулись разом, точно всполошенные сурикаты. Псина задрала морду, обратила её к лобастому и вопросительно тявкнула.
— Извиняюсь, если отвлёк. Поговорить можно? — Вадим подступил ближе к обогревателю. Холод, терзающий руки, ослабил хватку.
— Коли разговор интересный. — Здоровяк заложил страницу книжки пальцем.
Книжка подала Вадиму идею.
— Я писатель, — сказал он. — Краевед. Собираю материал о нашем городе. Сейчас работаю над историей общественного транспорта Нежими.
— Да какая у нас история? — встрял один из картёжников, долговязый, с седыми непослушными волосёнками и созвездием крупных оспин, пробегающих от лба к носу. — В автобус сел, прогрел, запердел да полетел.
«Запярдель да полятель», так это прозвучало. Судя по говору, седой был из деревенских.
Третий, паренёк в растянутом свитере, в разговор не вмешивался, переводя взор с седого на лобастого.
— Охолонь, дядь Мить, — проурчал здоровяк из своего угла. Набитая окурками кофейная жестянка, стоявшая перед ним на верстаке, звякнула. Уши собаки вздрогнули. — Нешто нам рассказать неча? Подь сюда, чего через весь гараж перекрикиваться-то?
Осмелев, Вадим приблизился. Лобастый протянул ему лапу, огроменную, как у морячка Попая.
— Веня, — представился он. — А те — два раздалдуя.
— Суку Никой кличут, — хохотнул дядя Митя.
— Максим, — соврал Вадим. «Как пулемёт», — присовокупил седой раздалдуй.
Обменялись рукопожатием.
— У меня с собой тысяча, — опомнился Вадим. Веня, поморщившись, отмахнулся. За спиной Вадима дядя Митя неодобрительно крякнул.
— Спрячь, сгодятся, — усмехнулся Веня, и Вадим подумал, что тот напоминает доброго разбойника из сказки. Ему сделалось спокойнее. — Записывать будешь иль так запомнишь?
Вадим вытряхнул из наплечной сумки мобильник и включил диктофон.
— Ну так что ж тебе рассказать, Максим? — протянул Веня, подпирая рукой щёку. Может, у лобастого и был удалой вид, но глаза оставались серьёзными.
— Меня интересует быт простых водителей, их судьбы, то, как профессия отразилась на их жизнях, — нараспев затянул Вадим. Последний раз он плёл чушь столь вдохновенно на университетских экзаменах. — И, само собой, интересные случаи, необычные случаи, которые происходили с вами.
— Был случай! — оживился дядя Митя. — Вышел я на рейс. Ко мне барышня садится. Говорит, денег нет, дядя Митя, а давай я тебе за проезд отсос сделаю? И юбку красную задирает — («задирая»), — а под юбкой ничего. Ну я такой…
— Умолкни, гемор! — гаркнул Веня. Кофейная банка в который раз брякнула. — У него болезнь какая-то в котелке: говорит и говорит, что взбредёт, совсем язык за зубами не держится, — посетовал он.
Следующий час Вадим смиренно выслушивал историю неприметной жизни Вени: немного сельской школы, много армии, дембель, училище, МУП. На втором часу Вадим начал чувствовать себя так, будто и сам провёл за баранкой лет двадцать. Заурядность биографии вгоняла в сон. Веня и сам подвыдохся. Вадим воспользовался паузой:
— А скажи, — (по настоянию Вени они перешли на «ты»), — что за автобус такой номер «четыре»?
Тени на враз затвердевшем лице Вени сделались глубже, словно лобастый попытался спрятаться в них; очертили, как резцами, морщины, превратили лицо в череп.
— Такого нет, — произнёс он изменившимся голосом: глухим, как у погребённого заживо.
— Я видел. — Вадим старался говорить беспечно. — Трижды. Своими глазами. Он показался мне странным…
Позади переглянулись картёжники. Подобралась, заворчала Ника.
— Нет такого, — отрезал Веня.
Казалось, вокруг лобастого возросла гравитация, словно он был планетой Юпитер, ещё немного — и разорвёт в клочья. Глаза Вени угрожающе блеснули из каверн под бровями. Он в момент утратил всякое сходство с добрым разбойником и превратился в просто разбойника.