Совсем разволновался отец Никанор. Легким шагом прошелся по келье, толкнул створки оконницы. За стенами монастыря поднимались густые рощи, но листва на деревьях съежилась, омертвела. Архимандрит подумал: «Злосчастный год — ни урожая, ни надежд. А грамоту прочесть надо. Все сгодится в грядущем — и дела, и имена».
Он дунул в серебряную свистелку. На пороге появился служка Петров.
— Фатейка, беги на конюшню, вели запрягать.
— Куда ж ты, владыка, на ночь-то глядючи! Дороги нонче опасны.
— Сам соберись да возьми охраны с пяток людишек. Поедем к Морозовым…[113]
Глава вторая
1
У Нила Стефанова брали недоимки. Два выборных сборщика выносили из амбара шестипудовые мешки с рожью — жалкий запас на зиму, — укладывали на подводу. За ними зорко следил, поминутно заглядывая в амбар, приказчик Афанасий Шелапутин. Выпятив нижнюю слюнявую губу, он старательно отмечал свинцовым карандашиком на гладкой дощечке каждый мешок. Сборщики работали молча, нехотя.
— Хватит, что ли? — спросил один, проводя тылом ладони под пушистой бородой.
— Помалкивай, — сказал приказчик, — знаю, сколько брать.
— Да там и осталось-то всего ничего. Помрут зимой…
— Носи! — прикрикнул Шелапутин.
— Эх, наш Фаддей — ни на себя ни на людей! — сборщик махнул рукой и полез в амбар.
Сам Нил Стефанов, прислонившись к бревенчатой стене, немигающими глазами смотрел на бурое поле, над которым хрипло галдели стаи ворон, на дрожащую в сыпавшейся мороси сизую полосу дальнего леса. После несусветной жары пали холода. Всю ночь хлестал ливень, а к утру, обессилев, он превратился в нескончаемый мелкий дождь. Этим летом так и не дал господь жатвы. Все, что удалось собрать, едва позволило бы дотянуть до весны. Немало зерна погибло в поле, пока скрепя сердце работал Нил по четыре дня в не делю на помещика Мещеринова, а теперь тот велел вернуть лонешний[114] долг…
Хлюпала, чавкала под ногами сборщиков жидкая глина. Рассыпанные зерна светились в ней, как крупинки золота. Нил нагнулся, поднял одно зернышко и растер его крепкими мозолистыми пальцами. Не будет у него в эту зиму хлеба. Придется перебиваться с репы на брюкву вместе с женой и тремя ребятишками. Вон они, несмышленыши белоголовые, пригорюнились на пороге, глядят, как столетние старики. Неужто чуют, что их ждет?
Старший сын Евлашка кутался в ветхий отцовский армяк, прутиком выковыривал глину из лаптей. Обличьем он весь в отца: то же заостренное книзу лицо, широко расставленные серо-зеленые глаза, льняной волос. Помощник: и лошадь запрячь может и боронить выучился, даром что осьмой годок пошел; да вот силенок маловато и от худых харчей в рост не идет.
Евлашке было непонятно, почему хлеб, который он помогал убирать, куда-то увозит чертов Шелапутин, а тятька молчит, будто так и надо. И чего молчит! Евлашка шмыгнул носом, поднялся с порога и, путаясь в полах армяка, приблизился к приказчику.
— Ты зачем наш хлеб увозишь? — спросил он, сдвигая густые брови.
— Что-о-о?! — Шелапутин выпучил на мальца рачьи глаза. — А ну отойди, пока ухи не оторвал.
Евлашка не испугался, подбоченился:
— Попробуй-ко!
— Эй, Нил! — крикнул Шелапутин. — Укажи своему щенку место. Ишь, старших не почитает!
К Евлашке подбежала мать, ухватила сына за рукав, поволокла к избе.
— Не вяжись ты к нему, ироду! И впрямь уши отвернет…
Пышнобородый сборщик присел на приступок амбара, снял шапку, обтер подкладкой лицо. Второй остановился рядом, опустив голову, нарочито пристально разглядывая ладони.
— Всё, Афанасий, — проговорил пышнобородый, — в амбаре как опосля татар… Не подняться теперь мужику.
Шелапутин, недоверчиво косясь на сборщиков, заглянул внутрь сруба, потом, шевеля толстыми губами, подсчитал по дощечке и спрятал ее за пазуху.
— Десяти пудов недостает, то бишь двух мешков. — Он обернулся к Нилу: — Может, схоронил где? Отвечай!.. Не желаешь, значит… А вы что расселись, как на посиделках! Живо несите на подводу репу, брюкву, морковь…
— Побойся бога, Афанасий, — сказал второй сборщик, однако не глядя в глаза приказчику, — не по-православному это.
— А долги не платить — по-православному?
— Так ведь не тебе он должен, — молвил пышнобородый, — плюнь ты на эти десять пудов, хрен с ними.
Приказчик задрал бороденку, брызгая слюной, зашипел:
— Ты на что меня толкаешь? На обман толкаешь! — Он погрозил пальцем: Гляди у меня! То-то… Я миром выбран, я — честно.
113
Морозовы — бояре, крупнейшие вотчинники, бывшие в родстве с царем. Борис Иванович Морозов был женат на сестре царицы — Анне Ильиничне Милославской и в первые годы царствования Алексея Михайловича фактически управлял делами государства. Саввинский архимандрит Никанор состоял в близком знакомстве с Морозовыми и пытался использовать их влияние на царя в своих целях, одна из которых — заполучить сан соловецкого архимандрита.