— Словами-то раба не научишь.
— Ду-урак! По тонку надо.
— Я господину служу. На том помру!
— Помрешь, это верно, — пробормотал Нил, вытягивая из-за пояса топор.
Из ворот хозяин и гость вывалились вместе. Поп заскользил каблуками по траве и шлепнулся задом. Шелапутин пытался ухватиться за воротный столб, но промахнулся и полетел на попа. Барахтались впотьмах, ругались, поминая бога и черта. Наконец вздынулись. Поп размашисто перекрестил упершегося лбом в забор приказчика:
— Не злословь раба пред господином его, чтоб он не проклял тебя.
— Убирайся к лешему!.. Надоел, — промычал Шелапутин, тщетно стараясь оторваться от забора.
Поп еще покачался над ним, потом махнул рукой и попер прямо по лужам, шатаясь из стороны в сторону.
«Пора!» — Нил поднялся, держа топор за спиной, шагнул к приказчику. Тот услышал, проговорил:
— Спать надо, святой отец… Спать.
Нил молчал, ожидая, пока Шелапутин повернется к нему лицом.
— Ты что… Язык заглонул. — Приказчик оторвался в конце концов от изгороди, обернулся, — Постой, постой! Ты не поп.
Он вытянул шею, вглядываясь, и вдруг узнал:
— Нил!.. Ты того… Ты не подходи, Нил… А-а, знаю. — Он покачал пальцем и внезапно взвизгнул. — Убить меня пришел, смерд! Эй, Швырко, Пунька, куси его!
Он бросился было в калитку, но Стефанов цапнул его за плечо, рванул назад, притянул к себе близко. И только в эти мгновенья почуял Шелапутин, что и в самом деле пришла к нему смерть и вовсе не Нил, а она, костлявая, крепко держит его за ворот. Хмель вылетел из головы, и он заверещал тонким голосом, отмахиваясь руками, силясь избавиться от железной хватки. Захлебываясь лаем, собаки рвали цепи.
Нил взмахнул топором…
— Н-на!
2
У околицы села Дымово, на краю оврага, поросшего бурьяном, лопухами и крапивой, куда сельчане сбрасывали всякий хлам, раскорячились, задрав к небу оглобли, приземистые, ладно скроенные возы. На возах ядра, пули ружейные, зелье, фитили — огневой запас пехотной роты нового строя, команда над которой поручена капитану Онисиму Панфилову. И хотя врага рядом нет, все это снаряжение держать в деревне не велено, согласно уставу. Стреноженные лошади деревянно подпрыгивали, тряся гривами, хвостами, отбиваясь от наседающих оводов и слепней. Солнце вспыхивало на остриях воткнутых в землю копий, на измятых латах и шлемах, брошенных на подводы. Охрана, спасаясь от полуденного зноя, расположилась кто под телегами, кто прямо в лопухах. Лишь один солдат, обливаясь потом, бродил с копьем на плече, поглядывая в сторону села, чтобы не прозевать появления начальства и вовремя предупредить товарищей. По кривой улице деревни протянулась вереница телег с холодным оружием, землекопным и плотничьим инструментом. Слонялись одуревшие от жары копейщики — там не задремлешь… Вдалеке, за пригорком, за унылой поникшей рощицей, изредка раздавались беспорядочные ружейные залпы солдаты-пищальники постигали премудрость огневого боя. Глухое эхо шарахалось по селу, тычась в избяные стены, проваливаясь в раскрытые окна…
У одного такого окошка на широкой лавке сидел в расстегнутом мундире капитан Онисим Панфилов. У капитана длинные усы и короткая черная борода, а волосы русые с рыжиной. Его пальцы выбивали по скамье походную барабанную дробь. На крупном носу блестели капельки пота. Одним ухом Онисим прислушивался к далекой бестолковой стрельбе, другим — ловил путаную речь прапорщика Кондратия Песковского.
— …Провка Силантьев — тать. Украл господскую утку, значит, казни достоин. Неповадно чтоб другим было шишевать-то. Я поручика не нашел, потому сам указал дать Провке двадцать батогов. А еще бы надо убыток вдвое увеличить — доправить, чтоб по закону-то было.
Прапорщик, дворянский сын, был здоровенный увалень с огромной, как котел, головой и тупым взглядом бесцветных свиных глаз, весь налитый дикой, необузданной силой. От Панфилова не укрылись свежие ссадины на крутых кулаках: снова дал волю рукам Кондратий.
Капитан дернул себя за ус.
— Ты вот что… Насчет поручика неправду молвишь. Он в ту пору в роте находился, право дело.
Глазки Песковского загорелись лютой злобой:
— Брешет все собачий сын! У моего родителя в задворниках[115] жил, а теперя — поручик. Он передо мной шапку ломать должон.
Панфилов устало прислонился спиной к стене. Душно в избе, воняет прокисшими щами, гнилой капустой. Сколько им еще стоять в деревне — один бог ведает. Выборный полк Аггея Алексеича Шепелева[116], в который входит рота Панфилова, плетется где-то с обозом, отстал, растянулся по дорогам и гатям поморских лесов. Ждать да догонять — хуже нет. От безделья солдаты начинают лихо чинить, в татьбу ударились. Урядники[117] самовольствуют. Онисим оглядел прапорщика: этот — тоже. Из захудалого рода, а спеси поверх головы. Вслух сказал:
116
Выборные полки нового строя составлялись из солдат, выбираемых из других полков, и являлись особой частью русского войска Таких полков было два.
Одним из них, состоящим из солдат, набранных в северных уездах, был полк Аггея Алексеевича Шепелева, бессменного его командира с 1657 года В 1677 году Шепелев получил чин генерал-майора, в 1678 — генерал-поручика, в 1680 — генерала. Состав полка: 1600 рядовых и 176 начальных людей урядников; 8 рот, каждая — во главе с полковником, полковым большим поручиком (подполковником), майором (сторожеставцем или окольничим) и пятью капитанами, кроме того в каждой роте полагалось быть поручику, прапорщику, трем сержантам (пятидесятникам), квартирмейстеру (окольничему), каптенармусу (дозорщику над оружием), шести капралам (есаулам), лекарю, подьячему, двум толмачам, трем барабанщикам, 200 рядовым солдатам: 120 пищальникам (мушкетерам) и 80 копейщикам (пикинерам). Обязанности служилых людей определялись уставом.