Его каблуки со стуком ударились друг о друга, В свеженачищенных сапогах, весь как бы напружиненный, радуясь, что он готов в путь, он побежал к кухне по песчаной, покрытой хвойными иглами земле.
Бабка заметила эту радость, которая подымалась от земли, словно ликующий дым. Она провела рукой по глазам, на которых все же выступило несколько сдерживаемых с нечеловеческой силой слезинок. Затем она подняла свой затуманенный взгляд к небу, к утренней звезде, нежно и насмешливо взиравшей на это прощание, погрозила кулаком владыке этого мира, где царила война. Оскалив острые зубы нижней челюсти, она поклялась: «Я вырву его из твоих зубов», — потом с равнодушным лицом направилась в кухню, чтобы дать последние указания двум остальным.
— Как Гриша уйдет от вас, Никита должен будет явиться к вам на плот, он пополнит тройку.
Еще через несколько минут кусты ольшаника и молодые буки сомкнутся за странниками, тяжело нагруженными вещевыми мешками.
«Хорошо, — подумала она, приглаживая волосы, — что этот парень живет на белом свете. По крайней мере есть у меня какая-то забота на земле. Есть из-за чего драться с наглой немецкой сворой!»
И она покачала головой, заметив, что двое из трех мужчин, сидевших в кухне за чаем, Отто Вильд и Федюшка, глубоко удручены. Трудно им было отрываться от привычного и надежного убежища в сердце леса. Но у третьего, Гриши, все существо светилось радостью.
И вот все трое, нагруженные и подтянутые, покидают теплое, душное помещение, с вещевыми мешками через плечо, со скатанными шинелями и одеялами, с палками в руках, как и подобает мужчинам, или — что одно и то же — солдатам.
— Счастливого пути! — крикнула она им вслед. Только Гриша обернулся и кивнул ей. Его маленькие глазки и круглое лицо сияли.
Затем она несколько минут постояла одна посреди просеки, оглашаемой громким щебетом дроздов, в розовом пламени зари, устремив взор в одну точку. Но из лесу никто не вернулся. Нет, никто не вернулся оттуда. И, закинув назад голову, она пошла в кухню, чтобы вскипятить большой чайник воды и приготовить чай для мужчин.
Глава седьмая. Слухи
Область, оккупированная армиями главнокомандующего восточным фронтом (сокращенно — «Обер-Ост»), была расположена тупым углом в выемке, которая шла вдоль восточной границы Пруссии, от балтийского побережья до Верхней Силезии, и захватывала бассейны двух рек — Двины и Днепра. На юге оккупированная область прилегала к административному округу, именовавшемуся «Царством Польским», и к австрийским владениям. На севере русские еще защищали Ригу и территорию по ту сторону Двины. Восточный фронт охватывал, следовательно: Курляндию, Литву, северную Польшу с их пажитями, лесами, степями, болотами, картофелем, птицей, скотом, небольшими количествами руды, уездными городами, крепостями, деревнями. Редкие железнодорожные пути оживляли эти отдаленные провинции. Русские власти, распространявшие там свое владычество над литовцами, белорусами, поляками и евреями — военные и чиновники смешанных кровей воинствующих рас от балта на севере, великоросса и татарина на востоке, — управляли государственными ресурсами по собственным импульсам, подобно тому как в Пруссии то же самое делало колониальное дворянство с Эльбы и Бранденбурга. Эти импульсы были: слепота в отношении людей, недоброжелательство, дезертирство во время войны. Так, рельсовые пути прокладывались, как вспомогательное средство для будущих войн, загоняя хозяйство и транспорт в эту слишком узкую и слишком редкую сеть.
Бесчисленные отряды, входившие в состав германской армии, тысячами пиявок впились в этот огромный край. Они всегда держали свои щупальцы наготове в каждом узловом пункте и в тех поселениях, где жили более или менее значительные группы местных уроженцев. Немцы занимались слежкой, теснили, душили население или, наоборот, ослабляли вожжи, в зависимости от требований или усмотрения высшего начальства.
В то же время они выжимали из обессилевшей страны все соки, перекачивали сырье в армию или отсылали в Германию, которая, словно гигантский спрут, высасывала районы, в которых еще можно было что-нибудь добыть.
В каждом городе развелись канцелярии с писарями, офицеры, чиновники, щеголявшие в поенной форме. С надменным видом они хлопали дверями, третируя и глубоко презирая население за «некультурность». Население втайне платило им такой же ненавистью. Эта картина наблюдалась повсюду: в местных комендатурах, в тыловых штабах, лазаретах, депо, административных учреждениях, редакциях, судах.