Босая, с ботинками, переброшенными через плечо, она быстро шагает, оставляя за собой отпечатки широкой женской ноги, по правой стороне дороги, по направлению к Мервинску.
Штабной фельдфебель Понт, восседавший за письменным столом в служебном помещении регистратуры, поднял тяжелую, обремененную мыслями голову и взглянул на обер-лейтенанта Винфрида, который коротко и дружелюбно объяснял ему что-то. Он понял: надо заготовить проездное билеты и документы ландштурмисту Бертину для поездки Мервинск — Белосток и обратно, а также для поездки Белосток — Берлин и Берлин — Белосток.
Для служебной командировки сроком приблизительно на одну неделю препятствий как будто не встретится, если господин лейтенант подпишет командировку. Адъютант, ухмыляясь кивнул головой. Служебная печать и подпись адъютанта дивизии еще чего-нибудь да стоят в этом лучшем из миров… Лоренц Понт слабо улыбнулся… Конечно, служба была бы невыносима для всех, кто по чину ниже фельдфебеля, если бы не некоторые незаконные послабления.
Через четверть часа фельдфебель Понт, ранее помощник фельдфебеля в артиллерийском полку ландвера, принес на подпись бумаги ландштурмиста Бертина.
Четыре билета, удостоверение, в котором всем служебным инстанциям предлагается не чинить препятствий в проезде предъявителю сего, состоящему при штабе дивизии Лихова, и, в случае надобности, оказывать ему необходимое содействие; затем справка о дезинсекции, ассигновки для казначея на кормовые и, кроме того, еще особые бумаги в юридический отдел при верховном командовании.
Винфрид с удовлетворением отмечает, что все нужные документы налицо. Сестра Софи через свою приятельницу, сестру Барб, лицо не совсем постороннее для Винфрида, добилась для писаря Бертина этой великолепной льготы.
Официально он командируется в Белосток, где ему надлежит передать важные документы в информационный отдел (III В) и бумаги по делу «Бьюшев — Папроткин тож» в юридический отдел (IX). Военный судья Познанский подобрал бумаги в строгом порядке и последовательности, присоединив к ним докладную записку, в которой отчетливо и определенно указано, что, собственно, требуется от высшей юридической инстанции: найти в огромном, охватывающем несколько губерний районе командования «Обер-Ост» тот суд, которому подсудно это дело; направить делопроизводство в этот суд и побудить его принять дело подследственного военнопленного Папроткина. Вот и все — ни больше и ни меньше, — чего его превосходительство фон Лихов ждет от мудрой судебной инстанции при верховном командовании.
Если представится возможность, писарю Бертину предлагается посетить там военного судью доктора Вильгельми, в мирное время работавшего где-то в северной Саксонии, передать ему искренний привет от коллеги Познанского и попытаться лично поговорить с ним, чтобы непосредственно, по-человечески, заинтересовать его в деле; это гораздо важнее, чем строжайшее соблюдение всех правил продвижения дела, и уж, несомненно, важнее бесполезных юридических препирательств и жалких претензий на справедливость.
В шутливо-вычурных выражениях адвокат Познанский втолковывал писарю Бертину эти пессимистические напутствия. Не требовалось особого напряжения, чтобы слушать ученые и иронические фразы, которыми адвокат характеризовал организацию человеческого общества, повергая ее на суд писаря. Но Бертин, по понятной причине, был несколько рассеян.
Он уже пришел в лихорадочное возбуждение при мысли о том огромном счастье, которого добилась для него его приятельница Софи: о возможности провести несколько часов в Далеме, у своей жены, Леоноры.
Да, он приложит все усилия к тому, чтобы возможно лучше провести дело в Белостоке, он лично передаст бумаги в надлежащую инстанцию и посетит, не жалея времени, отдел печати, о чем его просили по телефону.
Но ни один человек, знающий, что такое близость между мужчиной и женщиной, не будет удивлен, что теперь все его помыслы направлены на то, чтобы возможно скорее развязаться с Белостоком и оттуда устремиться не на восток, а на запад… Уже четыре с половиной месяца он не держал Леонору в своих объятиях, не упивался ароматом ее волос, не видел нежного, затуманенного взгляда ее серых глаз, не слышал живого, трепетного голоса.
Жестокая арифметика отпусков, основанная на убеждении, что солдат — человек совсем иной породы, чем офицер или даже офицерский денщик, была причиной того, что Бертин, после одиннадцати месяцев отсутствия, мог провести дома всего лишь полтора дня, и то нелегально, по протекции. В июле 1916 года это животное, фельдфебель нестроевого батальона, не мог, как ни скрежетал зубами, как ни противился, отказать ему в отпуске.