Доктор Хэссоп удовлетворенно кивнул.
— Мат Курлен… — Я вспомнил. — О нем в свое время много писали. Лингвист, занимался жаргонами. Какая-то бредовая идея построения всемирного языка, понятного даже для идиотов. Если я не ошибаюсь, он покончил с собой. Ну, а о Соле Бертье слышал, наверное, каждый. «Самый оригинальный и самый мрачный философ двадцатого века», — процитировал я. — С его работами связана волна студенческих самоубийств, прокатившаяся по югу страны. Сол Бертье любил жестокие эксперименты. Можно думать, он часто находился не в ладах с общепризнанной моралью. Погиб в море, упав за борт собственной яхты. Его архив опечатан.
— Сауд Сауд — социолог, сотрудник ООН, — вспомнил Джек Берримен. — Не думаю, что это его настоящее имя. Скорее всего, псевдоним. Был замешан в крупном политическом скандале, разразившемся после провала некоей миротворческой акции в Африке. Исчез из своего кабинета. Вместе с ним исчезли некоторые немаловажные документы. Не удивлюсь, если Сауд Сауд где-то процветает, конечно, под другим именем.
— Ошибаешься. Он убит, — хмыкнул шеф.
Мы обернулись.
Похоже, шефу надоел импровизированный экзамен.
— Хватит с них, Хэссоп. Скирли Дайсона они все равно не знают.
— Тоже физик? — спросил я.
— Сапожник, — ухмыльнулся шеф. — В прошлом, конечно. А затем основатель религиозной секты, обосновавшейся где-то в горном Перу. Говорят, обладал невероятным даром внушения. И не исключено, что каким-то образом опирался на работы Сола Бертье.
— Что с ним случилось?
— Убит.
— А Месснер? — спросил Джек Берримен. — Вы называли еще одно имя. — Месснер. Кто это?
— «Еще одно имя»… — доктор Хэссоп недовольно воззрился на Джека. — Отнюдь не одно. Я могу привести еще добрый десяток. Что, по-вашему, их объединяет?
— Смерть, — быстро сказал я.
— В самую точку, Эл.
— И, наверное, судьба их работ. Я не ошибаюсь?
— В самую точку, — удовлетворенно повторил доктор Хэссоп. — Наброски будущих книг, специальные статьи, физические расчеты, дневники, письма, рукописи. Все, что угодно. Я проанализировал примерно пятьдесят судеб, впечатление странное. Некто или нечто, это я пока не берусь определять, в один вовсе не прекрасный момент с высокой степенью точности выходит на личность, способную своими работами определить некий новый взгляд на будущее. Звучит пышно, но истине соответствует.
Я прикинул:
— Эти судьбы, они как-то распределены во времени? Они не связаны, скажем, только с последними тремя годами?
— Указанная цепочка имен растянута во времени, Эл.
— Вы хотите сказать, — быстро сказал я, — что она вовсе не оборвана?
— Боюсь, это так, Эл, — удрученно ответил доктор Хэссоп. — Боюсь, Беллингер может стать следующей жертвой. У меня есть основания так думать. Ты должен помочь старику. Если даже я ошибаюсь, что-то тут все равно нечисто. Так что учти: скучно тебе не будет.
3
Беллингер ничем не походил на знаменитого человека.
Утонув в низком кресле, он часами смотрел на плывущие в небе облака, часами созерцал свой запущенный сад. Свисты, шорохи, звон цикад — он был тихим центром этого кипящего мира. За день он выпивал семь-восемь чашек кофе — колоссальное количество для его возраста. Я мог протирать пыль, греметь чашками — он не замечал меня. Но так же неожиданно он мог разразиться монологом, ни к кому, собственно, не обращенным. Он мог вспомнить Стейнбека и обругать его. Очень обидчиво он вспоминал Говарда Фаста, зато часто поминал Сарояна и Клауса Манна — совсем в другом контексте. Никогда нельзя было угадать, о ком он заговорит в следующую минуту, еще труднее было понять — зачем ему нужны эти монологи? Может, он проверял меня? Может, он ждал какого-то отклика?