– Спасибо тебе огромное за все, – уже у двери останавливаюсь я.
– Стой.
Ожидала какой-нибудь колкости или издевки, но точно не того, что Медведев достанет из шкафа полотенце и футболку.
– Спасибо.
– Сумку можешь оставить здесь, я не украду твои украшения.
– Там не только они. Там... гигиенические принадлежности и сменное белье.
– Ну, Маша, ты прям подготовилась, – иронично произносит Медведев.
– Гигиена – наше все. И, пожалуйста, просто Мария.
– Хосе Игнасио, – протягивает мне руку.
– Что?
– М-да… иди уже, просто Мария. Только тихо, оставь свои эмоции при себе от посещения ванной.
Да уж, все познается в сравнении. Коморка не такая уж и страшная по сравнению с этим. Рвотные позывы так и просятся от созерцания ужаса, творящегося в ванной комнате. Глядя на унитаз, я поняла, что физиологические нужны я справлять до завтра точно не буду.
Кое-как залезла в неподобающего вида ванну и стала с усердием мыться. Еще никогда с такой скоростью я не мылась. Благо, полотенце и футболка, предложенные Мишей оказались приятно пахнущие порошком. Не брезгуя, надела на себя футболку и, удостоверившись, что она доходит мне до середины бедра, вышла из ванной.
Тут же наткнулась на недоброжелательного вида женщину крупной комплекции.
– Ты кто такая?
– Добрый вечер. Я – Мария, – протягиваю женщине руку, но та и не думает мне ее подавать.
– Теть Жень, это моя девушка, – в коридоре тут же появляется Миша. Фух, слава Богу.
– О, явился, еще и не один. Ну и отлично, значит завтра твоя Маша и дежурит, – улыбаясь, произносит женщина.
– Лучше просто Мария. А дежурить, это что значит?
– Убрать кухню, а здесь – унитаз, раковину и саму ванну. Ну и полы, конечно.
– Извините, это не совсем честно. Я пользовалась только ванной и не собиралась справлять свои нужны на этом унитазе. Почему я должна его мыть, если я в него не ходила?
– Так пописай. Патлы за собой убрала? – стою как вкопанная, не зная, как реагировать на такое хамство.
– Вообще-то у меня красивые шелковистые волосы, а не патлы.
– Теть Жень, – тут же встревает Медведев. – Завтра уберем. Не волнуйтесь. Пойдем, – Миша хватает меня за руку и с силой уводит в свою коморку.
– Можно аккуратнее. Больно же.
– Я тебе сказал вести себя тихо, а ты что делаешь?!
– Разве я была громкой?
– Я тебя сейчас прикончу…
Закрыла ладонями уши, когда изо рта Миши полился отборный мат.
– Пожалуйста, никакой нецензурной лексики при мне!
– Это вообще-то моя комната!
– Но уважение к собственной гостье должно быть? Разве я о многом прошу?
– Еще раз. Это мой дом. Мои правила. И я живу так, как хочу. Если мне хочется матюгнуться, я это сделаю.
– Зачем? Какую смысловую нагрузку несут эти некрасивые слова?
– Никакую. Нет ничего красноречивее матов.
– Их можно заменить. Ну или обойтись хреном. Которое растение. Которое используют не как растение.
– Да иди ты… на растение. Значит так, слушай меня внимательно и запоминай, – подтолкнул к дивану и, не деликатничая, с силой усадил меня на него. – Пока ты находишься при мне – ты обязана делать то, что я говорю. В общем, делать то, к чему ты привыкла – слушаться. В данном случае меня.
И вроде бы понимаю, что он прав. Это его дом, его правила и сейчас, так или иначе, я завишу тоже от него. Но почему мне сейчас так обидно? Это ведь, по сути, правда. Я привыкла слушаться. Никчемное создание.
Из-за раздумий о собственной никчемности, я не сразу осознала, что ладонь Миши гладит мою коленку, а вторая рука поднимает вверх футболку, оголяя мои бедра.
– Что ты делаешь?! – перехватываю его руку.
– А что я делаю?
– Гладишь мои ноги. Лапаешь. Разглядываешь.
– Не глажу и не лапаю, а ощупываю. Не разглядываю, а смотрю. Коленки ты знатно отбила. Встань, посмотрю бедро.
– Не надо мне ничего смотреть.
– Маш, ты меня не привлекаешь как женщина. Так что выдохни.
Мне бы радоваться надо, никаких поползновений на мой счет не будет. Но почему же так обидно? Снова!
– Я сейчас постараюсь какую-нибудь мазь найти. Если не найду, утром йодовую сетку сделаю.
– Что сделаешь?
Вместо ответа Медведев лишь махнул рукой и вышел из коморки. Вернулся через несколько минут с мазью в руке. Небрежно кинул ее мне в руки, буркнув «мажь», сам же принялся копаться в шкафу.
– Есть хочешь?
Есть хотелось неимоверно, но, во-первых, уже очень поздно, во-вторых, не хотелось больше ничего принимать от этого человека. Да, стоит признать, что его последние слова меня задели особенно сильно.