Но, конечно, при выборе утверждения истина является не более необходимым, чем достаточным соображением. В нашем выборе мы часто предпочитаем утверждение, которое является более близким к правильности в других отношениях, тому утверждению, которое является более близким к истине; но, более того, там, где истина слишком привередлива, слишком неуравновешенна или неудобно сочетается с другими принципами, мы можем выбирать ближайшую податливую и разъясняющую ложь. Большинство научных законов имеют такой вид: не прилежные отчеты о детальных данных, но радикальные прокрустовы упрощения.
Столь непочтительное представление научных законов часто отвергается на том основании, что они суть лишь неявные утверждения приближения — например, знак "=" в "v = p + t", должен читаться не как «равняется», но как "приблизительно равняется". Таким образом сохраняются святость и превосходство истины. Но говорим ли мы, что такой закон есть приближение к истине или истинное приближение — имеет очень мало значения. Важно здесь то, что приближения предпочитаются тому, что может быть расценено или как истина, или как более точная истина.
До сих пор я принимал другие критерии правильности за дополнительные к истине, и даже время от времени боролся с этим. Но служат ли некоторые из этих других соображений также, или даже скорее, тестами истинности? В конце концов, при оценке истины мы должны использовать некоторую проверку, и такие признаки, как полезность и когерентность — видные кандидаты на эту роль. То, что мы можем легко привести очевидные примеры бесполезных запутанных истин и полезной четкой лжи, показывает, самое большее, то, что тесты являются скорее подтверждающими, чем решающими. Хорошие тесты и не должны быть решающими; притягиваемость магнитом — хорошая, но не заключительная проверка железа. Не должны мы также и объяснять, почему полезность или когерентность, или некоторый другой признак указывает на истину. Мы можем использовать магнитное притяжение как испытание на железо, вовсе не понимая связи между притяжением и составом железа; все, что нам нужно — это удовлетвориться разумно надежной корреляцией между ними. Если притяжение принято как тест прежде, чем мы узнаем состав железа, то рассматриваемая корреляция является корреляцией между притяжением и либо результатами других испытаний, либо предшествующей классификацией предметов на железные и не железные. Почти то же можно сказать об истине: в отсутствие всякой определенной и информативной характеристики мы применяем различные тесты, результаты которых мы сравниваем друг с другом и с грубой и частичной предшествующей классификацией утверждений на истинные и ложные. Может быть, истина, подобно интеллекту, является лишь тем, что проверяют испытания, а лучшая теория того, чем является истина — возможно, 'операционная', в терминах тестов и процедур, используемых при ее оценке.
Философы хотели бы тем не менее достичь характеристики истины столь же определенной, как научное определение железа, и некоторые со значительной изобретательностью приводили аргументы в пользу идентификации истины с тем или другим доступным признаком.
Одна из известных попыток такого рода — предложенная прагматистами интерпретация истины в терминах полезности.[108] Тезис о том, что истинные утверждения — это те, которые позволяют нам предсказывать природу, управлять ей или побеждать ее, имеет немалую привлекательность, но должны быть объяснены некоторые заметные несоответствия между полезностью и истиной. Полезность, в отличие от истины — вопрос степени, но это, вероятно, можно уладить, принимая полезность за измерение близости к истине скорее, чем непосредственно за критерий истины. Полезность, в отличие от истины, относительна к цели, но это может показаться не столь серьезным, когда истина признается, как на предшествующих страницах, скорее относительной, чем абсолютной. Но относительность к цели никаким очевидным способом не действует заодно с относительностью к миру или версии; поскольку среди альтернативных истинных версий или утверждений одни не могут быть значительно полезны для многих целей, другие почти ни для каких целей и в действительности гораздо менее полезны. чем некоторые ложные версии или утверждения. Здесь может быть выдвинут основной аргумент: с истиной может быть идентифицирована полезность для одной первичной цели — приобретения знания. Но тогда прагматический тезис кажется исчерпанным по мере того, как он одерживает победу: тезис, что истины лучше всего удовлетворяют цели приобретения истин, столь же бессодержателен, сколь и очевиден.
Попытки рассматривать истину в терминах уверенного полагания или правдоподобия (credibility), как некоторой кодификации полагания — в терминах начального правдоподобия вместе с выводом, подтверждением, вероятностью, и т. д.[109] — оказываются перед очевидным возражением, состоящим в том, что наиболее вероятные утверждения часто оказываются ложными, а наименее вероятные — истинными. Правдоподобие, таким образом, не предстает мерой даже близости к истине. Но это препятствие не так уж непреодолимо. Рассмотрим понятие постоянства — принимаемого здесь означающим вечную длительность после некоторого данного времени. Хотя мы никогда не можем установить постоянство предмета или материала, мы можем установить протяженность в различных степенях, не доходя до постоянства. Аналогичным образом, хотя мы никогда не можем установить полное и постоянное правдоподобие, мы можем установить силу и протяженность правдоподобия в различных степенях, не доходящих до этого полного правдоподобия. Идентифицируем ли мы тогда недосягаемое полное и постоянное правдоподобие с недосягаемой истиной? На контраргумент, что мы можем иметь полное и постоянное ложное полагание — т. е. на возражение, что полностью и постоянно правдоподобное может и не быть истинным — возможный ответ таков: до тех пор, пока полагание или правдоподобие действительно полно и постоянно, любое расхождение с истиной вообще не имеет для нас значения. Тогда, если имеется любое такое расхождение, то тем хуже для истины: оно пересматривается в пользу полного и постоянного правдоподобия. Но, как указал мне Хартри Филд, полное и постоянное правдоподобие едва ли может быть принято за необходимое условие истины, так как дизъюнкция может быть постоянно и полностью правдоподобна даже при том, что ни один из ее компонентов не таков.[110]
Боóльшим уважением, чем полезность или правдоподобие, в качестве определения истины пользуется когерентность, интерпретируемая различными способами, но всегда требующая непротиворечивости. Проблемы здесь также были огромны. Но классическое и пугающее возражение, заключающееся в том, что для любой когерентной мировой версии имеются одинаково когерентные конфликтующие версии, ослабевает, когда мы готовы принять обе конфликтующие версии как истинные. Трудность установления корреляции между внутренней когерентностью и внешним соответствием уменьшается, когда самое различие между 'внутренним' и 'внешним' ставится под вопрос. По мере того, как ослабевает различие между конвенцией и содержанием — между тем, что говорится, и тем, как это говорится, соответствие между версией и миром теряет свою независимость от таких признаков версий как когерентность. Конечно, когерентность, как бы она ни была определена, скорее не достаточна для истины, а действует совместно с суждениями начального правдоподобия в наших усилиях определить истину.[111] Но по крайней мере — и это третье из соображений, упомянутых в начале раздела — когерентность и другие так называемые внутренние признаки версий более не отвергаются как критерии проверки истины.
Итак, достаточно этого беглого представления истины и ее отношений с компаньонами и конкурентами. Теперь рассмотрим некоторые ясные случаи, где мы со значительным доверием и постоянством судим о правильности того, что не является ни истиной, ни ложью.
4. Правдивость и валидность
Среди наиболее явных и четких стандартов правильности — стандарты валидности дедуктивного аргумента. Валидность, конечно, отлична от истины в том, что посылки и выводы валидного (имеющего силу) аргумента могут быть ложны. Валидность состоит в соответствии с правилами вывода — правилами, которые кодируют дедуктивную практику в принятии или отклонении определенных выводов.[112] Хотя дедуктивная валидность и отличается от истины, все же в целом она не независима от нее, но так связывает утверждения, что имеющий силу вывод из истинных посылок дает истинные заключения. Действительно, первичная функция имеющего силу вывода должна связать истины с истинами. Кроме того, валидность — не единственное требование к правильному дедуктивному аргументу. Дедуктивный аргумент правилен в более полном смысле только тогда, когда посылки истинны, а выводы имеют силу. Таким образом, правильность дедуктивного аргумента, привлекая валидность, все же близко связана с истиной.
108
Этот и последующие абзацы являются ни в коей мере не изложением, карикатурой, защитой или бесцеремонным отстранением обсуждаемых представлений, но лишь напоминанием о некоторых из связанных с ними проблем и возможностей.
109
Правдоподобие, хотя не идентично с доверием, принимается здесь объясняемой в этих терминах. Мы можем быть не слишком уверены в некоторых утверждениях, которые хорошо подтверждены, и упрямо уверены в других, которые плохо подтверждены; но подтверждение и вероятность — результаты усилий по кодификации и стандартизации наших полаганий. См. далее статью "Смысл и уверенность" ("Sense and Certainty", PP, pp. 60–68); также FFF, pp. 62–65.
110
Ср. статью Ч.С.Пирса "Фиксация полагания" (C.S.Peirce, "Fixation of Belief" in
112
Об этом и других вопросах, которые будут обсуждены в этом разделе, см. далее FFF: III и IV. Кстати, хотя валидность выше идентифицирована с соответствием правилам вывода, иногда даже в моих собственных работах она идентифицируется скорее с общей правильностью, которая включает удовлетворение также и других требований.