— Подожди… — Елена положила руку на локоть бретера… точнее хотела, но Раньян плавным движением отвел плечо, так что пальцы лекарки ухватили воздух.
Женщина стиснула зубы, молча переживая оскорбительное унижение.
— Хелинда…
Мечник впервые назвал ее полным именем, которое дал фамильяру Артиго. Голос бретера звенел, как промороженный лютым холодом клинок, готовый лопнуть от малейшего щелчка.
— … ты, кажется, ничего не поняла.
Елена почувствовала, как верхняя губа сама поднимается, обнажая клыки, словно у хищника. Давненько женщина не позволяла никому говорить с собой в подобном тоне. И все же она слушала.
Раньян глядел на нее сверху вниз, удивительно похожий на того сдержанного убийцу, каким Елена помнила его на Пустошах. Только волосы острижены, а в оставшемся «ежике» отчетливо блестит седина, заметная даже при слабом свете, свежий шрам пересекает челюсть, заходя на подбородок. Но взгляд… взгляд прежний — черный, принадлежащий тому, для кого ценность человеческой жизни — пустое, бессмысленное понятие.
— Хелинда, ты втравила нас в бой насмерть, — с кажущейся бесстрастностью вымолвил бретер. — Скажи, сколько настоящих битв тебе довелось пережить?
— Одну, — буквально процедила сквозь зубы Елена и тут же поправилась, вспомнив страшный абордаж, где рассталась с жизнью Шена. — Две.
— Две… — мрачно повторил за ней Раньян. — И, насколько я помню, в каждой ты потеряла… знакомых людей.
Знакомые люди… Казалось, это было невозможно, и все же она стиснула зубы еще крепче, а лицо опалил жар прилившей крови.
Шена. Колдун Бизо. Искупитель цин Туйе. А Венсан-Шарлей потерял руку. Елена понимала, к чему ведет собеседник, и чувствовала, как судорога сводит крепко сжатые кулаки. Ярость, стыд, негодование, запоздавшее раскаяние… сложная гамма ярчайших эмоций выжигала ее душу изнутри.
— Вот именно, — Раньян прочитал ответ на ее лице, покрасневшем, как в порыве ураганной страсти, но по совсем иной причине. — Будет схватка. И даже если мы победим… а это вряд ли… кто-то неизбежно погибнет. Снова.
— Не… справедливо… — каждый слог давался ей нелегко, пробиваясь через пересохшее горло. — Это нечестно! Я не виновата в тех смертях!
— Да, — с той же холодностью отозвался бретер. — Но в этих… что случатся еще до восхода… будешь.
Елена ударила его в грудь, импульсивно, без замысла, повинуясь яркой вспышке злости. Это было не рассуждающее действие, которое происходило из желания прекратить бичевание сделанной глупости. Так ребенок бьет чашку, доведенный до предела обвинительной речью строгих родителей. Бретер чуть развернулся вбок, пропуская кулак, перехватил руку женщину у запястья, Елена столь же быстро, инстинктивно вывернула кисть, освобождаясь от захвата. Часть сознания лекарки-фехтовальщицы наблюдала за происходящим отстраненно, как судья на поединке, и эта часть отметила, что движение Раньяна безупречно. Колени чуть согнуты, одна нога выпрямляется, другая сгибается, ось вращения находится между пяток, таким образом, получается разворот корпуса без «виляния задом», которое едко и зло высмеивал покойный Чертежник. С другой стороны, высвобождение руки тоже получилось отлично.
На мгновение женщина почувствовала дурноту, приступ нереальности, будто сразу две жизни, прожитые бок-о-бок параллельно, соединились, хлестнув по голому рассудку. Откуда она знает, как нужно сбивать чужой захват?.. Как правильно развернуть кисть и держать пальцы, чтобы не потянуть связки?.. Фигуэредо этому не учил, то была наука, преподанная Чумой, но… Елена совершенно не помнила, чтобы Раньян учил ее таким вещам. Как будто навык поставил кто-то еще, напрочь забытый. Человек с глазами…
«Задвоенный», параллельный мир дрогнул, как танец помех на многократно перезаписанной видеопленке. Все опять вернулось к единому потоку событий, запечатленных в памяти. Елена тряхнула головой, сбрасывая морок, глубоко вдохнула. Раньян все же отступил, кривя и облизывая губы. Бретер чуть согнулся, прижимая локоть к животу, там, где лекарка сколько-то недель назад самолично зашила самую опасную рану. Теперь мужчина и женщина глядели друг на друга с одной высоты.
— Я не принуждала вас, никого из вас, — проговорила Елена, повторив слова Гамиллы и с душевной болью чувствуя, насколько это слабое оправдание.
Раньян глубоко, осторожно вдохнул и выдохнул, будто проверяя, во что ему обошлось напряжение, не разошлись ли стежки на зашитых ранах. Наконец бретер ответил:
— Не принуждала. Но поставила перед выбором без выбора. Там, где женщина проявляет доблесть мужчины…