Шотан дернул щекой, и старик ехидно уточнил:
— Не те увлечения, о коих вы подумали. Я имел в виду взыскание долгов. Моя малышка, как вы должно быть знаете, ведает именно этой ветвью нашего семейного дела. И когда сильный муж помогает рачительной супруге, это всеми будет воспринято с пониманием. Кроме того, подобное положение сделает вас менее… зависимым от судьбы Оттовио.
— Мое положение у Трона незыблемо, — отрезал Шотан. — Если что-то и может ему всерьез угрожать, это вами задуманная и предлагаемая измена.
— Так и есть, — немедленно согласился герцог, обезоружив собеседника, но тут же многозначительно добавил. — Сейчас и в некотором будущем. Однако мне ли напоминать вам, что бытие человеческое не предопределено и подвержено всяческим колебаниям? «Как вообще смертный может с уверенностью говорить „завтра в моей жизни случится это и то“, когда судьба его лишь малая песчинка в шестерне, что вращается дланью Господней, а дьявол подобно твари подлой и шкодной, подсыпает песок в дивный механизм?» Бывает, что люди возносятся из небытия к высотам богатства и могущества, но случается и наоборот. Вкусы меняются, развлечения приедаются, характеры дурнеют, прежние друзья… надоедают.
— Император пожаловал мне владения. И привилегии, — Шотан постарался, чтобы его скульптурно-гладкое лицо сохранило мраморную неподвижность. Однако, следует признать, старик уязвил точно и больно, как опытный боец.
— А то, что император даровал, он же в силах забрать, — подхватил Фийамон. — Не говоря о том, что даже императоры смертны. Притом, случается, внезапно смертны…
И вновь Шотану понадобилось нешуточное усилие, чтобы «сохранить лицо». Формально патриарх не сказал ничего провокационного, всего лишь констатация очевидного, не более того. Однако выражение морщинистого лица и едкий тон вопияли: «я знаю, как закончил дни Хайберт Готдуа!»
— А новые владыки склонны обзаводиться новыми фаворитами. Которым потребуются подарки вкупе с прочими изъявлениями благосклонности сюзерена…
Отвратительная в своей правдивости мысль повисла над столом, как облако зловонного дыма. Шотан и рад был бы отмахнуться с брезгливостью, однако… все так и обстоит, если быть честным перед самим собой. Граф сделал головокружительную, невероятную карьеру для того, кто вознесся, не имея ни друзей, ни денег, ни положения, не оглядываясь на отчий дом, забрав лишь старую клячу и рваную кольчугу. Даже меча ему не досталось, фамильная ценность была перезаложена трижды, пока в конце концов не сгинула в сундуках поганого купчишки, собиравшего реликты Старой империи. Но у всего есть оборотная сторона. Что быстро пришло и не закреплено со всей надежностью браком, давними традициями, принадлежностью к семье приматоров — то и уйти может столь же стремительно.
Старый хрен предлагал не просто деньги вкупе с прочими ценностями, а положение, то, что можно использовать как щит на всю последующую жизнь, а также передать потомкам. То, что при верном подходе уже не зависит от милостей Оттовио, чье положение, ежели говорить прямо и честно, далеко не столь великолепно, как все полагают…
Граф-воин посмотрел в широко раскрытый глаз благородного менялы-ростовщика. Мало кто мог похвалиться, что способен выдержать немигающий взгляд Шотана, и тем немногим требовалось явственное усилие. Фийамон же, казалось, едва ли не забавлялся «гляделками», уставившись на собеседника широким и круглым, как у совы, глазом. Старческие, красные веки чуть заметно подрагивали, но светлый зрачок с пятнышком начинающейся катаракты, казался расписанной стекляшкой. Совсем как у младшей дочери.
— Приданое, — граф тщательно контролировал тон, и сторонний человек услышал бы только безэмоциональное слово. Но ростовщик понял, что это был вопрос. Если бы сейчас Фийамон позволил себе хотя бы намек на торжество — усмешку, приподнятую бровь, что угодно — разговор закончился бы немедленно. Но старик кивнул, сохраняя на лице маску живого интереса.
— Обсуждаемо, — сказал Фийамон.
— Мне нужны гарантии, — с тем же непробиваемым бесстрастием сообщил Шотан.
— Вы не верите словам приматора, наследника сенаторов Старой Империи, — укоризненно покачал головой патриарх, и загадочным образом это не прозвучало как ирония. Старый откупщик лишь отметил факт, притом очевидный, не провоцируя собеседника.
— Увы, — кивнул граф. — Жизнь научила меня, что когда речь заходит о выгоде, слова черни, купца и рыцаря весят одинаково.