— Иди, — сказала Елена. — Я позабочусь о нем.
— Хорошо.
Раньян быстро пошел к затихающей схватке. Видно было, что с удовольствием побежал бы, но просто не мог. Елена подобрала меч и захромала к Артиго. Она тоже спешила, лекарке совсем не нравился взгляд мальчика.
— Вот же зараза… — пробормотал Бьярн, опираясь на меч. Старый воин был уже не тот, что прежде, после интенсивной работы ему требовался отдых.
Кто-то убегал за запад, тем путем, каким пришел. Кто-то пытался отползти. Судя по крикам, один или двое бандитов не сумели вовремя сбежать, заплутали внутри стен, теперь их отлавливали всем обществом, вымещая бездонную ненависть крестьянина к солдату-грабителю.
Мара и Колине убивали спешенного бетьяра. Жена, то есть уже вдова покойного Маргатти громко ругалась, кроя убийцу на чем свет стоит, а брат плакал. Они очень старались, но рыцарь-бандит был хорошо упакован в бригандину, кольчугу и стеганую защиту, он орал, молил о пощаде и пытался отводить удары руками, на которых осталось маловато пальцев. Бегали селянки с ведрами, крича «горим, заливай!». От края до края Чернухи распространялся бабий плач и вой — прорвавшиеся злодеи поубивали немало селян. Дядька вытирал кровь с лица племянника, Арнцен что-то потерянно бормотал с таким видом, будто у юнца рухнули все моральные ориентиры и устои. Обух, Драуг и Пульрх грустно тащили в сторону Писаря. Кадфаля никто никуда не тащил, потому что затоптанный искупитель выглядел как большая и переломанная кукла, только сдвинь — развалится. Над ним уже пытался колдовать горбун, оглядывающийся поминутно, словно кого-то ждал. Какая-то баба нашептала костоправу на ухо, тот вскрикнул, побежал куда-то, переваливаясь с ноги на ногу, забыв о пациенте. Место деревенского лекаря заняла Витора, сосредоточенная и деловитая. Она организовала попавших под руку чернуховских девок на изготовление носилок из жердей и покрывал. Служанка Хель командовала быстро, четко, хоть и негромко:
— Раненых в дом и на стол. Кипятить воду во всех котлах, кастрюлях. Чистых тряпок. Все свечи, лампы, какие есть тоже в дом. Большие ножницы. Теплых одеял. Одежду будем резать. Дальше ждать госпожу.
Селянки на удивление повиновались, как настоящие солдаты, вымуштрованные жестоким надзирателем. То ли на Витору пала тень господской силы, то ли она сама проявила себя так, что добилась уважения и послушания.
Бьярн видел все это и пропускал мимо души и сердца. Таких скоротечных баталий он за свою жизнь повидал десятки, может и сотни. Все всегда одинаково — быстро, злобно, с яростным ожесточением в ходе и опустошенным сердцем после. Кто-то умер, кто-то ранен, кто-то жив и цел. Рыжая дура, втянувшая компанию в блудняк, тоже вроде бы уцелела, и это главное. Может и прав был…
Мысль не додумалась до логического завершения, потому что Бьярн вдруг понял — не видно барона Дьедонне. А ведь следует поблагодарить боевитого рыцаря за неоценимую помощь. Быть может, управились бы и сами, но без него стоило бы это куда дороже по крови, а также мертвецам. Жаль, если барона уложили, очень жаль. Искупитель повернулся вправо и влево всем корпусом, шея опять разболелась и поворачивать голову казалось невозможным. Увидев Коста, живого и, кажется, невредимого, Бьярн тяжело вздохнул, покачав головой. Мимо бежал к господину студент-слуга, и седой воин его приостановил, вытянув меч наподобие шлагбаума.
— Легче там, — посоветовал Бьярн. — Полезешь сейчас под руку, зашибет.
Дьедонне стоял на коленях у лежавшего Барабана. Конь тяжело дышал, косясь на хозяина кровавым глазом. В шее зверя глубоко засел обломок алебарды, стеганая попона темнела от крови.
Бывает такое, что тут сказать… Даже плохой солдат с подначкой дьявола может нанести хороший удар, просто везение… Бьярн припомнил, сколько четвероногих друзей сопроводил в могилу — настоящую, потому что негоже честной боевой скотинке заканчивать путь земной на шкуродерне и в котлах. Вспомнил и отвернулся, украдкой вытирая единственный глаз. Церковники говорят, у животных нет души, у всех, кроме мяуров, но те и не совсем звери. А значит, нет шансов, что в посмертии хозяин и верный конь встретятся опять. Это горькое прощание навсегда…
— Барабанчик, — прошептал барон, обнимая коня за шею, как ребенка, только большого и черного. — Ну что же ты, дружище…
Кост не рисовался и вообще плевал на свидетелей, он с неподдельным горем отказывался верить, что боевой друг вот-вот покинет этот мир. А Барабан — бессловесное животное вроде бы, самим Господом предназначенное служить человеку — вел себя как наделенный разумом.