Когда открылась дверь и вошел Даффи – его высокое худое тело казалось вешалкой для его темного костюма, – она медленно повернула к нему голову и сказала:
– Пришлите… Эллу ко мне, пожалуйста.
Даффи не ответил: «Да, мэм», а несколько секунд смотрел на нее, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.
– О Боже! – воскликнул Джо.
– Что? – В этот момент дверь открылась и вошла Элла.
Элла во многом походила на свою тетушку Мэри, особенно маленьким ростом и склонностью к полноте. Кроме того, она была хорошенькая. Подойдя к самому столу и взглянув на свою госпожу, она сказала:
– Вы звали меня, мэм?
– Да. – Голос Элен был вкрадчивым, даже сладким. – Я насчет… твоего имени.
– Моего имени, мэм?
– Да, твоего имени. Видишь ли, часто путают, потому что мой муж – она взглянула на Джо – всегда называет меня уменьшительным именем от моего имени, которое, как ты заметила, похоже на твое, и поэтому в будущем мы будем называть тебя другим именем. Какое тебе нравится больше? Джейн, Мэри, Энни?
Элла отступила от стола на один шаг. Теперь она смотрела на молодого хозяина, стоявшего у буфета спиной к ней; затем она вновь взглянула на новую госпожу, и ее лицо перестало быть смазливым, сделавшись вызывающим, и она ответила:
– Мое имя – Элла, мэм. Я всегда была Эллой и не могу представить себе, чтобы меня звали Мэри, или Джейн, или Энни, но если уж так надо, то пусть скажет мне сам. Но я сомневаюсь, чтобы он сказал, потому что всегда называет меня Эллой.
Хозяйка и служанка смотрели друг на друга, и было ясно, что хозяйка едва могла поверить своим ушам. Теперь она повернулась и взглянула на мужа, и Джо мрачно сказал:
– Прекрати это.
Молчание в комнате продлилось целую минуту, прежде чем Элла повернулась и ушла, и едва дверь захлопнулась за ней, как Джо выпалил:
– Я тебе говорил! Я предупреждал тебя! Ты начинаешь с неверного пути: нет смысла пытаться гнуть свою линию, прибегая к слащавому языку; они видят тебя насквозь; и, если они повернутся к тебе спиной, ты не сможешь сблизиться с ними; легче будет преодолеть Римский вал, я неоднократно говорю тебе об этом.
– Да, говоришь неоднократно. Мы женаты чуть больше трех недель, и ты только и занимаешься тем, что говоришь мне, что я должна делать, чтобы выжить здесь. Теперь скажи мне вот что. Кто хозяин в этом доме и кто должна быть его хозяйкой? А если не должно быть хозяйки, а лишь хозяин, то я снова спрашиваю тебя: кто он?
Воцарилась длительная пауза, прежде чем Джо резко сказал:
– Пока жив мой отец, он здесь хозяин: он построил дом, он любит это место, хотя оно стало для него тюрьмой. Удовлетворяет тебя такой ответ?
– А каково твое положение?
Он выставил вперед челюсть и сжал зубы, искоса взглянув на нее и проговорив:
– Просто сын и менеджер на предприятии, и, скорее всего, это продлится очень долго, так как артрит убивает медленно. И я считаю, что должно быть именно так.
Теперь Джо подошел к Элли и нежно приподнял ее. Когда их лица сблизились, а его темно-карие глаза взглянули в ее светло-серые глаза, его тон вновь стал мягким и умиротворяющим, и он сказал:
– Вопроса, кто хозяйка, не существует.
Он обнял ее, а его губы скользили взад и вперед по ее брови, и он прошептал:
– Не переигрывай, дорогая. Старайся не переигрывать.
Взглянув вновь ей в глаза, он весело засмеялся:
– Собирайся, пойдем к Дэвиду. Ты еще не видела его дом; не встречалась с Хейзл. Вчера вечером она вернулась от матери. Пойдем, и пусть они увидят тебя такой, какой вижу тебя я. Пусть все они увидят тебя такой, тогда они полюбят тебя; они не смогут не полюбить.
Он крепко прижал жену к себе, и через мгновение она ответила, и они поцеловались и примирились во второй раз, с тех пор как пять дней тому назад она приехала в этом дом.
Коттедж, как его называли, был расположен сбоку от ворот. Это был фактически первоначальный дом, построенный двести лет тому назад и названный по имени территории, известной как Фелл-Райз, но, когда Майк Ремингтон двадцать пять лет тому назад создал свою мечту, он перенес на нее название этого дома, а первоначальный Фелл-Райз был переименован в коттедж.
Дом был симпатичный на вид, внутри и внешне. Черные бревна украшали дом извне, а внутри толстые стропила, спускавшиеся к середине потолка жилой комнаты, по-прежнему оставались в отличном состоянии без какого-либо намека не червоточину. Мебель также была соответственно подобрана – в основном черный дуб, обтянутый плотной ситцевой тканью.
Хейзл Иган вышла замуж за Дэвида Брукса год тому назад, когда им обоим было по двадцать три. То, что Хейзл, симпатичная, высокая шатенка с карими глазами, вышла за цветного, хотя и приличного парня, было воспринято с неодобрением не только в шахтерском поселке Бьюлоу, но и среди большинства населения Фелберна; говорили, что она не пошла бы на это, если бы не забеременела. Но шли месяцы, и стало ясно, что она вышла за Дэвида не по этой причине, так как признаков беременности не наблюдалось.
Их ухаживание было затяжным и держалось в тайне. В ранние годы детства они учились в одной школе, а затем, к удивлению и немалому осуждению многих, Дэвид перешел в классическую школу, и их пути разошлись. Но лишь на время. Им едва исполнилось пятнадцать, как они уже знали, что любят друг друга, но, когда им стукнуло двадцать, они поняли, что из-за возражений отца Дэвида и сильного противодействия не только со стороны ее собственных родителей, но и ее старших братьев они могут вообще не пожениться. Однако они продолжали любить друг друга и надеяться.
В 1924 году, когда умер отец Дэвида, было снято одно серьезное препятствие, и именно тогда Хейзл решила сама устранить оставшиеся, и в начале 1925 года они расписались в отделе записи актов гражданского состояния, что само по себе усугубило позор брака с цветным. Но какое это имело значение? Как сказала Хейзл матери, когда выключаешь свет, все мужчины черные.
Теперь она стояла в объятиях рук Дэвида у самого окна, откуда они могли видеть дальний конец подъездной аллеи, и, не отводя глаз от окна, спросила:
– Почему ты думаешь, что она мне не понравится?
– Она высокомерная.
– Поэтому-то она тебе и не нравится?
– Нет, она мне не нравится, потому что я ей не нравлюсь; она считает меня негром.
– Не говори глупости. – Хейзл сильнее прижалась к нему. – Ведь ты не негр, а симпатичный мулат, и мне было бы все равно, если бы ты был даже таким черным, как вакса «черри блоссом», хотя, как тебе известно, они умеют делать и симпатичный коричневый крем.
Пока она хихикала, Дэвид повернул голову и взглянул на нее. На его лице не было улыбки, но его голос был исключительно нежным, когда он прошептал:
– Почему я должен сиять от счастья, раз Джо приезжает с ней?
– Ну и не надо суетиться, тебе-то что? Видимо, она ему подходит.
– Не говори заранее, пока не увидишь ее… А, вот и они. Он говорил, что они заскочат, но я не думал, что так и будет. – Дэвид отпрянул от окна, утянув жену за собой, и, указывая на драпированную ситцем кушетку, стоявшую под углом к камину, прошипел:
– Я сижу здесь и читаю газету, а когда раздается стук в дверь, я кричу как ни в чем не бывало: «Войдите» – и делаю вид, что очень удивлен, увидев их. А ты на кухне завариваешь чай, ты поворачиваешь голову к двери и выражаешь крайнее удивление.
Они на мгновение прильнули друг к другу, заглушив смех; затем Дэвид занял позицию на кушетке, а Хейзл побежала на кухню.
Когда раздался стук в дверь, Дэвид крикнул небрежно: «Войдите», а когда дверь открылась и он увидел стоящего в стороне Джо, пропускающего вперед жену, он вскочил с кушетки с деланным удивлением.
– О! Я не ожидал вас, мэм. Входите же; добро пожаловать! – Затем, повернув в сторону голову, прокричал: «Хейзл!» – а Хейзл ответила ему из кухни:
– Минутку. Я завариваю чай.
– О! – В дверях гостиной появилась Хейзл; медленно пройдя вперед, она взглянула на жену работодателя мужа, работодателя, бывшего также его давним другом, и она сразу же увидела, что Дэвид имел в виду.