«Склонен к побегу и нападению»
Лида Канатчикова со школьной скамьи дружила с Кухарчуком. Затем пути их разошлись, они встретились вновь, когда тот уже работал водителем на автобазе МВД СССР. Кухарчук был давно разведен и поселился у нее. Лида вскоре поняла, что жестоко ошиблась: Кухарчук систематически пил, жестоко ее ревновал, грозил даже расправой, если она порвет с ним. Постепенно она сблизилась с другом Кухарчука — с Кириллом Воеводиным, тот показался ей добрым, интеллигентным, начитанным — с ним было интересно. У них росло взаимное чувство.
Однажды в порыве пьяного угара Кухарчук похвастался двумя своими убийствами двухлетней давности, пообещав ей подобный конец. Канатчикова не выдержала и заявила в милицию.
Расклад оказался совершенно неожиданным для нее: Кухарчука принудили к добровольной явке с повинной, пообещав сохранить жизнь, если тот докажет основную вину в убийствах своего дружка Воеводина. Итог: Воеводину — исключительная мера наказания, ему — 15 лет.
Канатчикова пережила тяжелейшую депрессию, сразу после суда обменяла московскую квартиру на квартиру в Вязьме. Из душевного тупика ее смогло окончательно вывести лишь рождение дочери, отцом которой являлся «смертник» Кирилл Воеводин.
И вот спустя восемь лет к ней на улице подходит «с того света» сам Кирилл. Совсем другой Кирилл — постаревший лет на двадцать, худой, болезненный…
Они проговорили всю ночь. Кирилл сознался, что Кухарчук его шантажировал, грозил расправиться с родителями, если тот откажется помогать ему в грабежах. А в тех двух убийствах Кирилл лишь «присутствовал», боясь от страха что-либо предпринять. «Крючок» оказался мертвым, и он с тех пор не мог уйти из-под влияния дружка. А спустя два года — арест, суд, тюрьма и так далее.
Фидинееву Канатчикова сказала:
— Кирилл мне признался, что за годы тюрьмы и лагерей стал иным человеком. Да, у него изменилась психология, сместились жизненные ориентиры. Теперь он ни перед чем не остановится, все равно найдет себе место под солнцем. Так сказал. Вы знаете, он разуверился, особенно после перестройки, во всем, только мне по-прежнему доверял. Про дочку я ему ничего не сказала, но он, кажется, что-то понял. Короче, пожив у меня с месяц, Кирилл исчез, а в декабре, к Новому году, привез вот этот телевизор и целый чемодан сладостей. Сказал, что нас не бросит, но вынужден на год исчезнуть, чтобы потом совсем увезти в Крым. Сказал, что у него в руках большие миллионы…
— А вы? — спросил Фидинеев.
— Я ему прямо: мол, догадываюсь о его миллионах, не собираюсь жить под вечным страхом нового ареста. Он согласился, но поклялся обеспечить нас до конца жизни. Слово свое он сдержит, я знаю.
— Все?
— Все. Правда, что он убил болгарского водителя?
— Правда. В тех двух убийствах он не присутствовал, а участвовал. Мы побывали в зоне у Кухарчука… Тот, во всяком случае, так утверждает, так показало и следствие.
— Какой ужас! — Лида сжала виски. — Его сделал таким Кухарчук, я в этом уверена.
Нет, Фидинеев не был до конца удовлетворен этим разговором, что-то уходило в сторону, и он решил сделать двухнедельный перерыв — пусть успокоится, задумается…
Спустя две недели он назначил встречу Лиде Канатчиковой в скверике у памятника адмиралу Нахимову. Лида достала из сумочки «Кент» («Ого!» — удивился майор. На такие сигареты ему было бы мало двух зарплат), прикурила от дорогой зажигалки.
— Давайте начнем с той минуты, когда Воеводин принес вам телевизор и сладости, — предложил Фидинеев. — Как был одет, на чем приехал, что говорил…
Лида, задумавшись, проговорила:
— Вы поймите меня… Как бы там ни было, но в первый раз все исходило от меня…
— Подождите, — перебил ее жестко майор. — В первый раз его посадили в 1978 году — за мошенничество, тогда он еще не был знаком с Кухарчуком. За год до освобождения он совершил первый побег, подделал документы и устроился на автобазу МВД СССР — отец помог. Его личное дело, которое находится в лагере, трижды перечеркнуто красным карандашом. Это значит: «Лжив. Мстителен, склонен к побегу и нападению».
— Вот как?! Я про это ничего не знала. — Канатчикова отбросила сигарету и сразу закурила новую.
— Он погубил своего отца, пусть и косвенно. А именно отец увел его от расстрела, прошел с ним все этапы, нашел ходы в тюрьму и лагерь, чтобы облегчить участь сына. Мать умерла от горя. Отец убитого болгарского водителя распродал все имущество, приехал в Россию, чтобы помочь найти убийцу. У его сына осталась невеста… Вот что такое ваш Кирилл.
— Зачем я родилась на свет? — тихо проговорила Канатчикова.
— Успокойтесь, в человеке пребывает порой несколько личностей. Просто нельзя ставить человека в такие обстоятельства, когда начинают просыпаться звериные инстинкты. Я понимаю так: Кирилл любил своих родителей и ради их жизни шел на поводу у Кухарчука, хотя тот мог и блефовать. Он принес отцу, как и вам, украденный телевизор… В его ситуации это было рискованным предприятием. Я уверен, что он любит вас, но запомните одно: такие люди, каким стал Кирилл, ни перед чем не остановятся, если на пути появится препятствие. Вернемся к моему вопросу?
— Я уже говорила, добавить нечего. Машины не видела, одет обычно. Вот только меня смутил запах, исходящий от него. Запах коровьей фермы или что-то в этом роде. Мы летом бываем на речке Вязьме, там совхоз недалеко, иногда ветер доносит этот противный запах…
Все мы немного Шерлоки Холмсы
Фидинеев, искуривая одну сигарету за другой, предавался глубокомысленным размышлениям, сам не догадываясь, что, словно прилежный ученик, следует заветам бессмертного Шерлока Холмса с его знаменитым методом дедукции, то есть способом рассуждения от общих положений к частным — и наоборот. Кстати, майор и сейчас любил на досуге полистать Конан Дойла. Вообще, ко всяким детективам Фидинеев относился крайне иронически. Зачитываясь очередной книжкой, он порою восклицал: «Во загнули! Как в кино!» И все равно читал.
В те дни майору досаждал один литератор с идеей написать детектив на местном материале. «Только этого не хватало!» — улыбнулся майор. — Мы же все здесь знаем друг друга. Майора Пронина из меня не получится, а если получится по книге, то по жизни вызовет у коллег лишь улыбку. Любой детектив построен на несусветном вымысле и полнейшем дилетантстве. Но народ клюет, потому что занимательно…»
…Это были посторонние рассуждения, но подсознание Фидинеева невольно прокручивало оброненную Лидой Канатчиковой фразу про запах, который исходил от Марафона, когда тот принес телевизор. Запах силоса настолько устойчивый, что от него не может до конца избавиться ни один скотник.
А в остальном все просто: Марафон явился к Лиде из деревни, точнее, с фермы, пропитанной этим запахом. Что следует далее? Значит, фуру он под нашим носом загнал в одну из пустующих ферм, каких сейчас по округе не счесть, — можно и самолет спрятать. А сколько версий разрабатывалось: Москва, Калуга, Тверь… В то же самое время из допроса бандита Шарапова следовало, что тот лично объездил на этот предмет все деревни. Но Шарапов не мог делать это открыто, а майор Фидинеев, представляющий интересы государства…
Как все просто! Можно воспользоваться ближайшим совещанием директоров хозяйств или глав сельских администраций, рассказать о фуре, можно запросить соседние районы — а вдруг? Такую махину, как грузовой «Мерседес» с цельнометаллическим прицепом, все равно скрыть невозможно.
Фидинеев был уверен почти на сто процентов, что платой за стоянку или аренду пустующей фермы могли быть телевизоры «Шарп»: когда их много, не жалко один переправить отцу, второй — подарить любимой женщине, третий…
Делясь информацией с руководителями хозяйств, он слегка навел туману: из его слов выходило, что в телевизоры встроены контрабандные взрывные устройства. Спрашивается, кто после этого будет у себя дома держать мину замедленного действия?!