— Вот за нас двоих. Сдачи, как говорят в ресторане, не нужно.
— Чаевые не принимаю! — оскорблённо вздёрнула носик Лида. — Разочтёмся потом. Сбор у кинотеатра без пятнадцати восемь. Смотрите, не опаздывать!
— Я не приду! — всё так же хмуро заявил Иван.
— Ладно, ладно, — помахала рукой, выскакивая за дверь, Лида. — Не пропадать же билету!
Друзья снова остались вдвоём. Сергеев хмуро уставился в пол, а Толька, посвистывая, возился у проигрывателя, меняя пластинку.
— Иди возьми у неё деньги обратно, — проговорил, наконец, Иван, не поднимая на Тольку глаз.
— И не подумаю, — спокойно откликнулся тот. — И чего ты кочевряжишься? Хочется ведь идти вместе с классом? Или индивидуалистом, как Женька Курочкин, заделался? А о деньгах не беспокойся, они мне зря достались. Отремонтировал соседу приёмник, трансформатор перемотал, вот он и уплатил мне. Я отказывался, а он и слушать не хочет. Да брось ты из-за каких-то несчастных копеек переживать. Будут у тебя деньги — отдашь!
И он снова отвернулся к проигрывателю, считая разговор оконченным. Иван сосредоточенно молчал. Печальная мелодия, в которой слышались вой зимней вьюги и тоска одиночества, сознание собственной вины и безвозвратность прошедшего, заполнила комнату.
— А я всё равно не пойду, — уже несколько сдаваясь, пробурчал Иван.
— Ну и дурак будешь, — философски спокойно подвёл итог Толька Коротков.
В воскресенье, поразмыслив, Иван всё же решил идти. В самом деле, билет куплен, его будут ждать до самой последней минуты, когда продавать будет уже поздно. А Тольке деньги он отдаст, как только они у него будут.
Приняв решение, он повеселел и теперь нетерпеливо посматривал на часы. Время шло на удивление медленно, словно кто стрелки гвоздями прибил. От нечего делать Иван починил старую табуретку, почти год валявшуюся в чулане с отломанной ножкой, разобрал, смазал и опять собрал швейную машинку, на которой мать подрабатывала в свободное время — шила соседям и знакомым немудрящие платья, а предательские стрелки всё ещё торчали около семи часов.
«Может быть, часы отстают?» — подумал Иван, но в этот момент, словно прочитав его мысли, висевший на стене репродуктор пробасил:
— Товарищи радиослушатели, проверьте ваши часы. Последний, шестой, сигнал даётся в 19 часов…
— Собираешься, что ли, куда? — спросила мать, заметив нетерпеливые взгляды, которые Иван ежеминутно бросал на часы.
— Да, мама, всем классом в кино идём.
Младшая сестрёнка, сидевшая за столом с книжкой в руках, укоризненно посмотрела на него, но ничего не сказала — авторитет старшего брата в семье был непререкаем.
Мать склонилась над шитьём и задумалась. Взрослыми становятся дети. Раньше бы сын все сам рассказал, не дожидаясь вопросов, а теперь больше помалкивает. С девушками, наверно, пойдут. Да и время, восемнадцать скоро парню стукнет. Лишь бы хорошая была. Прост он у неё больно, прост, а сердцем привязчив. Уж если полюбит, так навсегда. А девушки-то теперешние какие-то несерьёзные пошли, всё бы им хаханьки да танцы, ни постирать как следует, ни сготовить не умеют. Окрутит вот такая егоза его, и весь век будет тогда он с ней мучиться!
От грустных мыслей её отвлёк голос сына:
— Мама, я пойду, мне пора!
— Денег, поди, нужно? Возьми в комоде.
— Нет, мама, — поспешно ответил сын, — за меня Толька Коротков заплатил, я ему после отдам.
— Нехорошо, сынок, в долг брать. Сколько билет-то стоит?
— Тридцать копеек.
— Возьми в комоде и отдай.
— Мама, а как же мы… — заикнулся было Иван.
— Ничего, перебьёмся как-нибудь. Обещала мне соседка за платье отдать. Бери, бери!
— Спасибо, мама!
Иван подбежал к матери, неуклюже чмокнул её в щёку, взял в комоде деньги и схватился за кепку.
— Ты бы хоть поел чего-нибудь! — крикнула ему вдогонку мать. — Поздно ведь придёшь!
— Потом, — на ходу ответил сын, натягивая осеннее пальто.
Мать только покачала головой. А Иван уже торопливо шагал по улице. Нетерпение подгоняло его. И чем ближе он подходил к кинотеатру, тем быстрее становились его шаги. Асфальтированный тротуар был покрыт тонким слоем осенней грязи, занесённой сюда с соседних неасфальтированных улиц. Ноги скользили и разъезжались.
Завернув за угол, Иван сразу увидел у кинотеатра оживлённую группу одноклассников. Ещё не успев рассмотреть их всех, по особенно радостному и в то же время тревожному чувству Сергеев понял, что Ирина здесь. Да, вот она, в серой, под цвет глаз, шапочке, весёлая, оживлённая. Бледноватый свет люминесцентных ламп делает её глаза глубже, темнее и ближе. Заглянуть бы сейчас в их глубину и прочитать самое заветное и, несомненно, самое счастливое!