А Гриша Боровой умел, потому что до пятого класса переболел всеми известными и неизвестными медицине детскими болезнями и, конечно, пропускал гораздо больше уроков, чем посещал. Что ему оставалось делать? Только одно — догонять! Учиться самому! Вот он и привык. А когда болезни кончились, отвыкнуть уже не смог. Да и, по правде говоря, ему уже не очень хотелось отвыкать. Поэтому и знал побольше, чем другие ребята. Этих-то знаний и не мог ему простить Валера Шилов. Как уж только он не изощрялся, чтобы унизить его! Наверно, дай Гриша хоть раз отпор, Валера бы отвалился. Но о сопротивлении самому Шилову у Борового даже мысли не было! Если бы эта мысль нечаянно забрела в его голову, он бы умер от страха.
Больше всего неприятностей приносили Грише уроки физкультуры. Их Шилов использовал на полную катушку.
На том уроке мальчики прыгали через коня. Гриша тоже пытался. Он разбегался, но в лучшем случае садился на снаряд верхом.
Вторую половину урока учитель находился в противоположной стороне зала, где девочки делали упражнения на брусьях. У ребят за старшего оставался Шилов. Учитель всегда оставлял его за старшего.
Аня на уроке только присутствовала. У нее не было формы, и она сидела на низкой скамеечке около той стены, откуда ребята разбегались для прыжка.
Когда Боровой вторично спасовал перед конем, Валера громко посочувствовал:
— Что нам с тобой делать, просто не знаю! Ну скажи, как тебе помочь?
От его сочувствия у Гриши заныло под ложечкой. И не случайно.
Валера шепнул что-то Сережке Лямзикову, который совмещал при нем должность денщика и личного адъютанта. Тот метнулся в раздевалку и вскоре вернулся с пачкой «Беломора» и коробкой спичек.
— Заставь дурака богу молиться! — недовольно пробурчал Шилов. — Я ж тебя одну просил… Ну да ладно!
Он вынул папиросу, отломал чуть больше половины от набитой табаком части, остальное вместе с мундштуком сунул Сережке. Все с любопытством наблюдали. Гадали: что он затеял?
Это выяснилось через пару минут, когда Шилов осторожно проткнул табачный цилиндрик четырьмя спичками, головками книзу. Получилась — ни дать ни взять — миниатюрная копия гимнастического коня.
— А теперь, — Валера повернул к Грише улыбающееся лицо, — ты прыгнешь через этот снаряд! Разбежишься, как полагается, и прыгнешь! Понял?
Не дожидаясь ответа, он сам поставил свое изделие рядом с настоящим конем. Вернулся и, покосившись на новенькую, довольно громко, так, чтобы она слышала, а учитель не слышал, объявил:
— Мировой аттракцион! Спешите видеть! Только один раз в нашем городе!
Ребята засмеялись. Сережка даже похрюкивал от удовольствия.
Шилов смотрел на Гришу требовательным, жестким взглядом.
— Не забудь разбежаться! Без разбега будет не в счет! Заставлю второй раз!
И Гриша Боровой покорно пошел к той стенке, где сидела новенькая! Ее он не видел. Он шел опустив голову, и в его сердце плаксиво ныла обида, а мозг сверлил безответный вопрос: «Почему, почему они смеются надо мной? Что я им плохого сделал?»
— Ну! — снова подхлестнул его Валеркин голос. — Если не прыгнешь…
Чем грозило невыполнение приказа, Гриша так и не узнал. Ему помешала новенькая. Помешала? Ох, как не подходит здесь это слово! Все равно что сказать: помешала утонуть, помешала умереть…
Она метнулась со скамьи, словно ее выстрелили из катапульты. Еще миг, и «конь», отфутболенный ее ногой, прекратил свое существование, а новенькая уже стояла перед остолбеневшими ребятами и, чуть растягивая слова, «восхищалась»:
— Ах, какие же вы подлецы! Какие же вы все подлецы!
Не дожидаясь, когда они закроют рты, она повернулась к ним спиной и медленно направилась к Боровому. Подошла и, пытаясь заглянуть в его лицо, спросила:
— Прыгал бы?
— Да, — пряча глаза, прошептал он.
— Это хорошо, что ты сознался! — обрадовалась Аня. — Значит, ты еще не совсем законченный трус!
Так состоялось их знакомство. Так началось у Гриши освобождение от страха. Ох и страшная же это была поначалу штука! Когда он впервые сказал Валерке; «Нет» — ноги у него сделались ватными, и он бы упал, дотронься до него Шилов хоть одним пальцем. Но Шилов не дотронулся! Он поглядел на Гришу с уважением! В этом взгляде было не только уважение — больше было недоумения, — но уважение тоже было! Вообще-то он оказался неплохим парнем, пусть ему пухом станет чужая земля: лейтенант Валерий Шилов погиб возле венгерского озера Балатон в самом начале победного сорок пятого года.
На три года пережил он Аню. Ее убил немецкий снаряд в первую блокадную зиму.