… — Разрешите взглянуть!
Григорий Александрович почувствовал, что кто-то тянет у него из руки открытку. Он поднял глаза и увидел перед собой загорелого, пышущего здоровьем и довольством мужчину лет сорока. Бледно-кремовый, спортивного покроя костюм еще больше подчеркивал его загар.
— Разрешите взглянуть! — Борового осветила белозубая улыбка. — Вы, если я правильно понял, не берете?
— Почему же? — Григорий Александрович решительно отстранил его руку. — Напротив, я очень даже беру! Очень беру!
Он полез в карман за бумажником, но так и не достал его, потому что вспомнил: денег в нем нет, последний рубль мелочью был отдан за гашеного «Алишера Навои».
На сборах в обществе Боровой мог бы легко перехватить нужную ему сумму. Там его ссудил бы любой. А здесь? Кровь ударила ему в голову, ладони вспотели. Он с мольбой посмотрел на старушку, — хозяйку открытки:
— Я вас очень прошу… Мне нужно часа полтора, никак не больше… Даже меньше, я у больницы возьму такси… Прошу вас…
— А я сразу плачу! — вмешался бледно-кремовый мужчина. — Деньги на бочку! Вот!
Он выхватил из заднего кармана брюк бумажник.
— Право, не знаю, — замялась старушка. — Мне все одно, лишь бы не обманули.
— Стыдитесь! — гневно бросил Григорий Александрович новоявленному покупателю. — Вы бы еще цену набили! Отойдите отсюда!
И снова повернулся к хозяйке открытки:
— Поймите… Я не хотел говорить… Но теперь скажу. Эта открытка адресована мне. Вот, поглядите, тут написано: «Боровому Грише». Это я и есть… Тут, правда, плохо видно, но если присмотреться… Любая экспертиза докажет.
— Да неужто? — всплеснула она руками, чуть не задев при этом своей сумкой второго покупателя, который так и не отошел в сторону. — Вот ведь как оно бывает! А мне и невдомек, чего это ты просветлел весь. Ты поезжай, поезжай, я тебя здесь и подожду!
Боровой отдал ей открытку и, беспрестанно оглядываясь, побежал к шоссе.
Ему и на этот раз повезло: первый же «частник» гостеприимно распахнул перед ним дверку своего «Москвича».
Едва Григорий Александрович скрылся за деревьями, мужчина в бледно-кремовом костюме сокрушенно покачал головой:
— Плакали ваши денежки, мамаша!
— Как это? Чего ты каркаешь?
— Объясняю. Думаете, он за деньгами помчался? Держите карман шире! За милицией отправился!
— Чего напраслину-то на хорошего человека возводишь? — возмутилась старушка. Но через минуту спросила: — Зачем ему милиция-то?
— Объясняю. Если юридически подойти, по закону рассудить, то хозяин-то открытки — он, а не вы! Так-то, любезнейшая! Кому она адресована? Ему! Он и паспорточек представит, и докажет, что знал того человека, который ему открытку отправил. Свидетелей приведет. Слыхали, он про экспертизу помянул? Думаете, зря?
— Что за птица такая — эспертиза?
— Судебное слово. Он вас, мамаша, по судам затаскает, а своего добьется! Мягко стелет, да жестко спать! К тому же, повторяю, закон на его стороне, это вам всякий скажет. А вам еще спекуляцию пришьют! Очень даже просто!
— Господи боже! — простонала старушка. — Такой с виду самостоятельный человек! Чего делать-то, научи!
— А тут и учить нечего! Давайте, мамаша, я у вас все оптом заберу. За опт, само собой, скидка.
Боровой вернулся в лес через пятьдесят минут. Старушки с Аниной открыткой и след простыл.
Григорий Александрович опустился на пенек и беззвучно заплакал.
ИСКУПЛЕНИЕ
Потом Юраня мучительно вспоминал: каким был тот дядька? И ничего не мог вспомнить, ни возраста, ни роста, ни одежды. Помнил только воспаленные глаза да хриплый голос. А еще то, что от него пахло водкой.
Встретились они около гастронома, перед самым закрытием. Дядька совал прохожим замусоленный конверт и сипел:
— Душа горит! За рубь отдаю, считай, что даром! Они не меньше червонца тянут! Да ты погляди!
Люди обходили его. Редко кто останавливался. Юраня бы тоже прошел мимо, но до него донеслось:
— Марки это, понимать надо! Знающие люди за них тебе, тетка, четвертной отвалят! Бери, что ли, магазин закроют! Разве ж рубь — деньги?
Вот тогда-то ноги сами понесли Юраню к конверту.
В нем лежали два «Эйвазова»! С «ми» и без «ми». Чистые!
Получив вожделенный рубль, сипатый швырнул себя в магазин, едва не сбив в узком проходе уборщицу, которая пыталась повесить табличку с надписью «закрыто».
А Юрасов, забыв, что шел за хлебом, стремглав понесся к дому. Но даже на бегу он не расплескал переполнявшей его радости. Подумать только: получить за рубль «Эйвазова»! Двух! Чистых!