Я чувствовал, как во мне закипает раздражение, как ищет оно выхода. И выход нашелся.
Я забыл сказать, что наш классный был филателистом. Он не просто показывал нам свои марки, как некоторые учителя: «Вот тигр, а вот пантера», как будто мы тигров никогда не видели. Нет, он обязательно придумывал что-нибудь интересное: то конкурс на лучшую пушкинскую марку, не из тех, которые уже есть, а какие бы мы сами предложили выпустить, то просил найти ошибки в рисунках или в тексте.
Так было и на сей раз. Валя-Валентина показал через эпидиаскоп марку с портретом Тургенева и сказал:
— Обратите внимание на текст, в нем есть непростительная ошибка… Найдите ее.
И, ехидно улыбнувшись, добавил:
— Думаю, это задание вам под силу. Чтобы его выполнить, не надо иметь много серого вещества!
Недостатком серого вещества он попрекал нас неоднократно.
Ошибку в тексте на марке видели все: в цитате из стихотворения в прозе «Русский язык» вместо «правдивый» было напечатано «справедливый».
Но мы молчали.
Он понял, что это — акт сопротивления, однако остановиться уже не мог.
— Кажется, я переоценил ваши возможности. К вашему сведению: мой знакомый второклассник с заданием справился в три минуты.
Я покосился на соседку. Она сидела, опустив глаза в парту.
И тут я не выдержал. У меня не было четкого плана, так, мелькнула мысль — и все. Но она не просто мелькнула, а заставила меня выкрикнуть:
— А вы сами не знаете, почему получилась эта ошибка! Не знаете!
— Подобные ошибки — результат невнимательности или, что еще хуже — некомпетентности! — твердо произнес учитель. — Возможно, у тебя имеется другая точка зрения на данный вопрос? Изложи нам ее, мы с удовольствием тебя выслушаем.
Он улыбнулся одними губами.
— Есть! — выкрикнул я и вскочил.
— Да ты сиди, сиди, — разрешил Валя-Валентина. Мне даже показалось, что он рад моему вызову, который разрушал возникшую неловкость и давал ему возможность еще раз доказать свое превосходство. — Мы тебя слушаем.
У меня была заготовлена только первая фраза:
— Марку выпустили в сорок третьем году!
— Гениально! — иронически восхитился он. — Мы уже можем прочитать самостоятельно текст! Здесь действительно написано, что марка издана в сорок третьем. Если еще немного напрячь свои умственные способности, то можно сделать величайшее открытие: марка выпущена в связи со стодвадцатипятилетием великого писателя. Но скажите нам, уважаемый исследователь, какое отношение это имеет к теме нашего разговора? Если мне не изменяет память, речь шла об ошибке, которую вы, как мне кажется, все-таки заметили?
— Ошибка получилась не потому, что она не знала Тургенева, — сказал я. — Она его отлично знала, не хуже вас, и это стихотворение наизусть знала, только ей не до этого было!
— О ком ты говоришь? — Валя-Валентина смотрел на меня, как на помешанного.
Примерно так же смотрели на меня ребята, обернувшись на своих партах. Лишь один человек видел во мне нормального, и этим человеком была моя соседка, практикантка. Я только на миг встретился с ее глазами, но и этого мига было достаточно, чтобы почувствовать: она меня понимает, она знает, о чем я хочу сказать, и желает мне успеха!
— Я говорю о Елене Петровне…
И замолчал. Случилось невероятное: я не мог назвать ни одной фамилии! Имя и отчество сорвалось у меня машинально: Еленой Петровной звали мою мать. Теперь надо было выдумать фамилию. Любую! Ну чего, кажется, легче! Каждый выпалит хоть сто фамилий без передышки. А я не мог. Ни одной! И тут раздался спокойный голос моей соседки. Она не шептала, нет, а сказала громко, так что все слышали:
— Ты не волнуйся. Ее фамилия Колесникова. Елена Петровна Колесникова.
Вот когда меня прорвало.
Я видел, что Валя-Валентина ошеломлен, и, чтобы не дать ему опомниться, а тем более начать задавать вопросы, я заговорил быстро-быстро, не успевая обдумать, что говорю:
— Это случилось в январе 1943 года, да-да, 24 января сорок третьего. Тогда шла Великая Отечественная война. За ошибки на марках отвечала Елена Петровна Колесникова. Она уже была старенькая. В то утро она первым делом пошла посмотреть, нет ли в почтовом ящике писем. Она каждый день по пять раз в ящик заглядывала, потому что у нее на фронте был сын, звали его Сашей, да, Саша Колесников, он минер был, то есть сапер, мины ставил и разминировал, а сапер, сами знаете, ошибается только раз в жизни. Он совсем еще молодой был, они всем классом, как десятый закончили, на фронт записались.