Когда они вдвоем сели впереди, а Генрих, Клаудия и Адольф втиснулись сзади, стекла "Фольксвагена", работающего на водороде, изнутри начали запотевать. Друкер включил обогреватель и выпустил теплый воздух внутрь лобового стекла. Он не был уверен, насколько это помогло и помогло ли вообще.
Загорелся зеленый. “Поезжай, отец”, - нетерпеливо сказал Генрих, как раз когда Друкер включил первую передачу. Генриху сейчас было шестнадцать, и он учился водить. Если бы он знал о бизнесе хотя бы вполовину столько, сколько думал, он знал бы вдвое больше, чем на самом деле.
Когда "Фольксваген" проезжал перекресток - не медленнее, чем кто-либо другой, - сильный рев проник сквозь морось и стекла. Пенемюнде находился всего в тридцати километрах к востоку от Грайфсвальда. Когда ракета взлетела, все в городе знали об этом.
“Кто бы это мог быть, отец?” - Спросил Адольф, его голос звучал так взволнованно, как мог бы звучать любой одиннадцатилетний ребенок при мысли о полете в космос.
“Очередь Йоахима - э-э, майора Спитцлера - в ротации”, - ответил Друкер. “Если только он не слег с пищевым отравлением” - эвфемизм для обозначения того, что напился, но Адольфу не нужно было этого знать - “прошлой ночью, прямо сейчас он направляется на орбиту”.
“Когда ты снова поднимаешься?” Голос Клаудии звучал задумчиво, а не взволнованно. Ей нравилось видеть своего отца внизу, на земле.
Друкеру это тоже нравилось. Но, как и должно было быть, он был хорошо знаком со списком дежурных. Когда рев А-45 медленно затих, он сказал: “У меня назначено на следующий четверг”. Клаудия вздохнула. Кэти тоже. Он взглянул на свою жену. “Это будет не так уж плохо”.
Она снова вздохнула. Он благоразумно продолжал вести машину. Она знала, как сильно он любил летать в космос; он знал, что лучше не расточать восторгов по этому поводу. Он даже наслаждался невесомостью, которая ставила его в явное меньшинство. А возвращение после отлучки дарило ему несколько медовых месяцев в год. Воздержание делает сердце любящим сильнее, подумал он, весело разделывая Шекспира - американский космонавт научил его каламбуру, который не работал на немецком.
Когда они вернулись в свой аккуратный двухэтажный дом на окраине Грайфсвальда, дети поспешили к двери и зашли внутрь. Друкер не утруждал себя запиранием двери, если только никто не собирался отсутствовать дольше, чем на час по магазинам. В Грайфсвальде было мало воров. Немногие люди были достаточно опрометчивы, чтобы захотеть рискнуть нарваться на Министерство юстиции.
“Давайте достанем пакеты из багажника”, - сказала Кэти.
“Ты должна подождать меня - у меня есть ключ”, - напомнил ей Друкер. Он вытащил его из замка зажигания и подошел к передней части машины. Пока он шел, его рот кривился. Он, или, скорее, Кэти, допустил оплошность по отношению к Министерству юстиции. Они выяснили, что у нее была или могла быть бабушка-еврейка, что, согласно законам о расовой чистоте рейха, делало ее еврейкой и подлежало ликвидации.
Поскольку Друкер был офицером вермахта, и у него были важные обязанности, он мог дергать за ниточки. Гестапо освободило Кэти и предоставило ей справку о расовом здоровье. Но за эти ниточки пришлось поплатиться. Он никогда не поднялся бы выше своего нынешнего звания, даже если бы служил своей стране до девяноста лет. Судя по словам коменданта Пенемюнде, ему повезло, что его вообще не выгнали со службы.
Он открыл багажник. Кэти сгребла свертки - одежду для детей, которые выросли из них или, вместе с мальчиками, портили их быстрее, чем он думал, что им есть чем заняться. Хотя на самом деле ему не хотелось думать об одежде. Он обнял жену за талию. Кэти улыбнулась ему. Он наклонился и запечатлел быстрый поцелуй на ее губах. “Сегодня вечером...” - пробормотал он.
“Что насчет этого?” По улыбке в ее голосе она поняла, что он имел в виду, и ей тоже понравилась эта идея.
Прежде чем он смог ответить, в доме зазвонил телефон. Он фыркнул от смеха. “Нам не нужно беспокоиться об этом. Генриху будет звонить Ильзе или кто-нибудь из школьных друзей Клаудии. Никто не беспокоится о стариках вроде нас ”.
Но он ошибался. Клаудия поспешила к двери, ее косички развевались. “Это для тебя, отец - мужчина”.
“Он сказал, кем он был?” Спросил Друкер. Клаудия покачала головой. Друкер почесал свою. Это исключило всех военных, а также большинство его гражданских друзей - хотя его дочь узнала бы их голоса. Все еще почесываясь, он сказал: “Хорошо, я иду”. Он захлопнул крышку багажника "Фольксвагена" и зашел внутрь.