Ничего больше не объясняя, Андрей склонился над саркофагом, подхватил изящное женское тело и выдернул из хрустального плена.
Прекрасная «царевна» безвольно повисла на его руках, но на силу Беркутов не жаловался — крепкий, плечистый и рослый, он держал её так, словно девушка вовсе ничего не весила. Сверкающие жемчужины капель срывались с её одежды и волос.
— Беркут, ты что задумал? — Ванька предпринял последнюю отчаянную попытку образумить брата. — Они же тебя в порошок сотрут…
— Всенепременно… Только сначала пусть поймают! Давай-ка, Вань, поторопимся, пока нас тут не застукали!
И, перехватив поудобнее свою хрупкую ношу, Андрей устремился к запасному выходу.
* * *
(Иван)
Лето 1970 г.
Ширяев бежал следом за братом, бежал очень быстро и порядком запыхался…
Но это не мешало ему, не теряя при этом скорость, мысленно проклинать всё и всех.
Особенно… себя.
Он ругал себя за всё: за глупую затею подработать на строительстве моста, за то, что не послушался Саньку и не пошёл обедать, а решил разрыть эту кучу, оставленную проклятым «взрывниками», за мысль привезти находку в деревню — уж лучше бы их всех уволили, честное слово!
А больше всего Ванька готов был убить себя за то, что рассказал всю эту нелепую историю Беркуту, да ещё и напоил, а потом согласился пойти вместе с ним в клуб. А если уж признаться честно, практически его к этому подтолкнул.
А ведь, зная брата, должен был понимать, чем всё это закончится.
Беркут же всю жизнь такой был — принципиальный героический дурак, мать его! Как говорится, не от мира сего. Если вспомнить все драки и стычки детства, Андрюха никогда не задирался сам, но вечно вписывался за всякую мелкоту и изгоев, которых обижали пацаны постарше.
Робин Гуд хренов, защитник обездоленных и угнетённых!
Чёрт с ними с лягушками… Так он вечно и в более серьёзных вопросах на рожон лез. Не умеет Беркут закрывать глаза на несправедливость. Потому и работать в лес ушёл, где людей поменьше…
Не умеет он со своими, деревенскими, общий язык находить. Вечно молчаливый и смурной, как сыч. Оно и понятно, почему его недолюбливают… Потому что народ не терпит принципиальных. Потому что им, принципиальным, вечно больше всех надо! Потому что они ж не промолчат там, где надо заткнуться, не проглотят обидку, если что-то им поперёк горла.
И Андрюха вот такой! Весь в отца своего…
Ванька дядю Егора помнил плохо, но от отца своего много раз слыхал, что Беркутов-старший тоже был из породы чистоплюев. За то и поплатился! Не лез бы, куда не следует, умел глаза вовремя закрывать на чужой беспредел, может, и был бы жив до сих пор.
А он со своими принципами доигрался… — оставил сына сиротой.
И Андрюха по тем же стопам пошёл. И сейчас то, что он творит, может очень дорого стоить не только Беркутову, но и его неразумным приятелям.
«Мы же только посмотреть!» Ага, посмотрели!
Как теперь ноги уносить? Куда бежать? Что делать?
Беркут тащил на руках эту спящую девицу, уверено и легко, как пушинку, и даже дыхание почти не сбилось. А Ванька пыхтел, сам не знал от чего больше: от бега или от злости. Утащили они «царевну», а дальше что? Ведь всё равно найдут. От КГБ никуда не спрячешься.
Ванька припомнил тяжёлые гулкие шаги, разлетавшиеся эхом по клубу, когда они уже нырнули в узкий тёмный коридорчик за плакатом.
Заметить их не успели. Беркутов хоть с трудом, хоть бочком, но шёл на выход очень быстро. Понимал, видно, чем чревато, если их сцапают за воровством «государственного имущества».
И пусть это «имущество» теперь уже дышит (едва заметно, но дышит), всё равно это что-то вроде клада… Стране принадлежит, а не двум деревенским дурням.
Давно уже Ширяеву не бывало так страшно. Даже хмель выветрился.
Выскочив на улицу, они захлопнули дверь в подсобку на замок, но если за ними будет погоня — вынесут эту дверь в два счёта, никого она не удержит. И найти их труда не составит. С «царевны» до сих пор льдистым серебром падают сверкающие капли. Иди по этим следам, иди, и рано или поздно похитителей нагонишь.
Шаги там, в клубе, Ванька расслышать успел чётко. И перед глазами отчего-то сразу всплыл жуткий образ кэгэбэшника Страхова.
Хотя долетел до них топот ног явно не одного человека. Но отчего-то именно мысль об этом полковнике отозвалась неприятными мурашками по спине.
Такого вокруг пальца не обведёшь. Мигом догадается, кто это сделал.
Хотя, как он догадаться может? Чего бы ему заподозрить Ваньку?