Элрик приготовился умереть, как умер до этого его конь. Он только молился о легкой смерти, а не мучительной - от рук Телеба К'аарны, который грозил предать Элрика медленной смерти.
Чешуйчатые крылья мощно рассекали воздух. Морда летающей твари приблизилась к голове Элрика.
Он испытал приступ отчаяния, поняв, что его и Мунглама быстро несут на север над бесконечной степью Лормира.
Не было сомнений - в конце этого путешествия их ждет Телеб К'аарна.
Бескрайнее небо наполняется перьями
Опустилась ночь, а химеры, не зная устали, продолжали свой полет; их тела чернели в белизне падающего снега.
Никаких признаков усталости колец не чувствовалось, хотя Элрик и пытался раздвинуть их. Он крепко держал свой меч и напрягал мозг в поисках какого-нибудь средства, которое позволило бы победить этих монстров.
Если бы только нашлось какое-нибудь заклинание…
Он старался не думать о Телебе К'аарне, о том, что он сделает с ним, если только унаев на них действительно напустил колдун.
Колдовские способности Элрика были связаны главным образом с его умением управлять различными элементалями воздуха, огня, земли, воды и эфира, а также разными представителями земной флоры и фауны.
Он решил, что единственная его надежда - на Файлит, повелительницу птиц, которая обитала в мире, расположенном за пределами измерений Земли, однако Элрик никак не мог вспомнить нужное заклинание.
Но даже если бы он и вспомнил его, он сначала должен был определенным образом настроить свой ум, вспомнить правильные ритмы, точные слова и интонации, и только после этого можно было обращаться за помощью к Файлит, потому что вызвать ее было столь же трудно, как и переменчивого Ариоха, - и уж гораздо труднее, чем любого другого элементаля.
Сквозь падающий снег он неотчетливо слышал голос кричавшего что-то Мунглама.
- Что ты хочешь, Мунглам? - крикнул Элрик в ответ.
- Я только… хотел узнать… жив ли ты еще, друг мой Элрик?
- Да… Едва…
Лицо у него свело от холода, а на шлеме и нагруднике образовался лед. Тело его мучительно болело под давлением колец химеры и от лютого мороза, царившего на такой высоте.
Они летели все дальше и дальше сквозь северную ночь, и Элрик пытался расслабиться, погрузиться в транс и найти в своей памяти древнее знание предков.
На рассвете тучи рассеялись, и красные солнечные лучи проникли в белизну снега, растеклись, как кровь по булату. Внизу насколько хватало глаз простиралась степь - огромное, от горизонта до горизонта покрытое снегом пространство, а вверху небеса были как синеватая корка льда, среди которой сверкал красный солнечный пруд.
Неутомимые химеры продолжали полет.
Элрик пытался вывести себя из полузабытья, в котором пребывал его мозг, и молился своим ненадежным богам, чтобы вспомнить нужное заклинание.
Его губы смерзлись. Он облизнул их, ощущая вкус льда на языке. Он разомкнул губы, и в рот ему хлынула струя горьковатого воздуха. Он закашлялся, поднял голову. Его малиновые глаза засверкали.
Он заставил свои губы произносить странные звуки, выкрикивать насыщенные гласными слова высокого слога Древнего Мелнибонэ - речи, малопригодной для человеческого языка.
- Файлит, - пробормотал он и принялся распевать заклинание. Он пел, а меч становился теплее в его руке, посылая в тело заряды энергии, и необычное заклинание громко звучало в холодном небе.
О, благородные перья,
Наш договор вечно в силе,
Боги его освятили.
Так всегда говорили
Древние наши поверья.
Файлит, царица пернатых,
Владычица всех крылатых,
Приди на спасение брата.
Зов состоял не только в произносимых Элриком словах заклинания. Он подкреплялся мыслями, зрительными образами, которые нужно было все это время удерживать в голове, эмоциями, обостренными воспоминаниями. Без всего этого единства заклинание становилось бесполезным.
За много веков до этого мелнибонийские короли-чародеи заключили договор с Файлит, повелительницей птиц. Этот договор гласил, что любая птица, обосновавшаяся в стенах Имррира, будет находиться под защитой, ни одна птица не будет убита мелнибонийцем. Этот договор соблюдался, и Грезящий город, Имррир, стал прибежищем для множества самых разнообразных птиц, и какое-то время башни города были сплошь усеяны перьями.