— Ты искал там счастья. И как? Нашел?
Отто опустил отвертку и бросил долгий взгляд на окно под потолком — через него струился рассеянный свет, последние лучи солнца, которое медленно утопало во тьме грозового фронта.
— Нашел. Но не думал, что то, за чем гонишься всю жизнь, можно так легко упустить.
После того разговора Отто стал казаться Аято особенно печальным. Он порой подолгу стоял у приоткрытых дверей в Тэнсюкаку и, скрестив руки на груди, наблюдал за тем, как в сакурах путается соленый ветер. Почти все остальное время он проводил над своими шестеренками и инструментами, до боли в глазах вчитываясь в мелко исписанные страницы трудных научных трактатов. Он почти не ел и мало спал, а в те моменты, когда Аято притворялся спящим, зажимал лицо руками и еще долго сидел неподвижно.
«Чего же ты добиваешься, Отто?»
Встроенный в устройство Глаз Порчи продолжал пылать, и устройство продолжало жужжать — днем и ночью оно издавало ровный звук и источало облако темной энергии. В один из дней Аято заметил, что перед тем, как взяться за странный механизм, Отто всегда активирует Глаз Порчи на своем запястье. Похоже, это была своего рода защита.
Разумеется, Фатуи хотели, чтобы устройством могли пользоваться только они.
Однажды, когда Аято давным-давно бросил считать часы, а дни уже потеряли смысл, снаружи Тэнсюкаку послышались голоса. Похоже, Отто ждал этого. Подняв голову, он некоторое время вслушивался, положив ладонь на рукоять кинжала.
— Кажется, люди за пределами города пришли искать ответственного, — сказал Аято.
Что ж, это было неизбежно. Каждый день своего плена Аято задавался одними и теми же вопросами. Что происходит снаружи? Чем занят клан Камираги? В порядке ли Аяка? Тома? Тэкуми? Может ли чем-то помочь Яэ Мико? О чем говорят люди? Как собираются решать возникшую проблему?
Страх перед сегуном некоторое время удерживал людей вдали от Тэнсюкаку. Жители Инадзумы еще не забыли эпоху вечности.
Но в конце концов любопытство и негодование оказались сильнее. Большинство представителей Трикомиссии погрузилось в сон. Верные марионетки сегуна Райдэн больше не могли решать за нее проблемы, и люди впервые осознали, что последние годы сегун палец о палец не ударяла, чтобы их защитить. Теперь люди думали, что она сидит за стенами Тэнсюкаку и медитирует вместо того, чтобы вмешаться в дела смертных.
Страх прошел. Уважение отошло на второй план. Господство Трикомиссии рухнуло в одночасье. Люди боялись за свою жизнь, за своих близких — и они пришли задавать вопросы.
И неважно, чего хочет сама Райдэн. Неважно, что ее рука до сих пор тянется к копью в отчаянной попытке защитить родную страну. Люди не знают этого. Они помнят лишь гражданскую войну и ее последствия — братоубийство, могилы в пустующих лесах, растоптанные мечты, разрушенные желания. В час беды, когда сегуна вновь не оказалось рядом, люди начали подвергать ее авторитет сомнениям. Комиссия Ясиро не могла этого допустить. Аято не мог этого допустить, ведь крах власти сегуна означал бы уязвимость всей Инадзумы. А значит, и его семьи.
Посмотрев на Райдэн, Аято беззвучно вздохнул. Пусть и не по собственной воле, она опять бросила Инадзуму на попечение своих подданных. И раз Аято здесь, а представители остальных комиссий в большинстве своем спят, разбирательствами придется заняться его маленькой сестре.
Взгляд Аято ожесточился. Если Отто состоит в Фатуи, вся эта история наверняка связана с гибелью Синьоры и попытками Снежной за нее отомстить. Но разве жители Инадзумы убивали Синьору? Разве они придумали абсурдно жестокие правила дворцовой дуэли? Разве это жители Инадзумы привели Фатуи к себе домой?
Нет. Так решила сегун Райдэн — и Инадзума уже сполна расплатилась за ее решения, чуть не захлебнувшись в крови.
Его младшая сестра не заслуживала погружаться в жестокие распри, в которые он пообещал себе ее не вовлекать.
Аято ждал, что Отто достанет кинжал из ножен и отправится за двери, чтобы разобраться с незваными гостями, но вместо этого он вернулся к золотистому устройству. Оглядываясь через плечо, он торопливо собрал недостающие детали и, закрыв крышку, осторожно повел над ней Глазом Порчи.
С лица Райдэн схлынули краски. Ее рука сжалась, а из горла вдруг вырвался крик, хотя при этом ее глаза оставались плотно закрытыми. Между ней и устройством протянулась темная нить, которая с каждой секундой крепла, распространяя по залу волны тошнотворной давящей энергии.
Виски сдавила боль. Перед глазами Аято вспыхивали жуткие образы: падающие с утеса Кэтсуо и Тадао, воины Камираги, растерзанные его собственными руками, угасающий отец, похороны матери… Кровь, смерть и могилы. Каменная плита с вырезанной подписью: «Камисато Аяка»…
— Это все неправда, — прошептал себе Аято. — Она жива. Конечно, она жива.
Заслонив голову рукой, Отто тоже боролся с темным воздействием. По его щеке скатилась слеза, а бледное лицо светилось в легком полумраке зала. Когда сражаться с психологическим давлением стало уже невыносимо, пространство разорвалось, и снаружи раздался оглушительный гул — такой сильный, что пол Тэнсюкаку заходил ходуном.
Вытерев с лица слезы, Отто бросился к дверям и приоткрыл створки. Аято не знал, что там происходит. Воображение рисовало самые ужасные сценарии, от массового убийства до катастрофы, сравнимой масштабом с бедствием пятисотлетней давности.
— Получилось, — потрясенно прошептал Отто. — Значит, это все-таки возможно.
Аято сидел тихо, пытаясь понять, что же творится снаружи, но голосов так больше и не услышал.
Отто вновь закрыл двери и, вернувшись в центр зала, еще немного повозился с устройством.
— Ты убил их? — спросил Аято.
— Не глупи, — нахмурился Отто. — Я тебе уже не раз говорил, что не хочу никому навредить. Я здесь, чтобы выполнить свою задачу, а не чтобы устраивать в Инадзуме резню.
Поставив устройство на пол, он подошел к Аято и, присев рядом, повесил ему на шею ярко-красный кристалл на цепочке. Глаз Порчи. Аято вжался в стену, но глаза Отто оставались спокойными. Спокойными и печальными.
— Не дергайся, — сказал он. — Будет неприятно, но ты же не хочешь уснуть, как достопочтенный сегун, верно?
Мозг Аято работал лихорадочно. Неужели Отто хочет погрузить тех, кто остался снаружи, в сон? Если он пытается защитить Аято от сонных чар, значит ли это, что они распространяются от устройства волной, захватывая каждого на своем пути? Тогда почему, когда весь город был погружен в сон, Отто, запустивший устройство, остался в сознании?
Ну конечно. Глаз Порчи. Глаз Порчи позволяет защититься от воздействия волны.
— Знаешь, Аято, хоть я и понимаю, что ты не перестаешь думать о побеге и по крупицам вытаскивать из меня ценные сведения, ты здорово помог мне не сойти с ума в одиночестве, — внезапно признался Отто. — А теперь будь добр, потерпи.
Он приложил ладонь к Глазу Порчи, и Аято успел увидеть, как его тело охватили цепи темной энергии. Такие же цепи окружили Отто. Он потрясенно наблюдал, как они ползут вверх по его рукам, медленно подбираясь к сердцу…
А потом мир взорвался болью, и Аято надолго утратил связь с реальностью.
Он пришел в себя от взрыва. Открыв глаза, он увидел жуткое создание, словно бы сотканное из черной пыли. В полумраке, точно отравленное сердце, горел сгусток фиолетовой энергии. Создание склонялось к Аято, вновь порождая в голове мрачные картины прошлого и будущего, и его пылающие когти сулили неизбежную смерть.
Полыхнула огненная вспышка. Фиолетовое сердце неизвестной твари взорвалось, и Аято осыпало черной пылью.
Позади поверженного создания, натянув тетиву, стоял Отто. У его ног лежало еще несколько черных кучек — похоже, тварь была не одна. Лук в руках Отто подрагивал, а рукав рубашки пропитался кровью.
— Цел?
Аято кивнул. Невольно дотронулся до шеи — Глаз Порчи, разумеется, уже пропал. Проследив за его действиями, Отто вернул стрелу в колчан, опустил лук и вытащил из кармана кристалл на цепочке.