— Ясиори, жди нас! — предвкушая приключение, воскликнула Паймон.
Взглянув напоследок на Тэнсюкаку, все шестеро направились к берегу, откуда им предстояло начать свое маленькое путешествие на соседний остров.
*
Аяка рассчитывала поговорить с Томой. Им многое предстояло обсудить. В шутках брата всегда пряталась доля истины, и за завтраком Аяка безошибочно различила в его насмешливом тоне серьезный посыл: «Я искренне рад за вас, но будь готова, нам всем придется нелегко».
Да уж. Поцеловать Тому на глазах всего чайного дома… Пожалуй, это решение было чрезмерно поспешным, но Аяка готова была отвечать за его последствия. В тот момент она впервые не задумывалась о долге или чужом мнении. Она сделала то, чего ей давно неосознанно хотелось, и не жалела об этом. Когда она сидела у кровати Томы в страхе, что он не оправится от раны, в смятении, что причинила ему боль, Аяка дала себе одно простое обещание.
Пока те, кого она любит, живы, она не будет скрывать свои чувства. Она больше не хочет прятаться за веером каждый раз, когда ее сердце наполняет тепло, не хочет медлить и откладывать свою жизнь на потом.
Потому что другого шанса у нее может и не быть.
Аяка раз за разом прокручивала в голове события последних дней. Она вспоминала стычки с демонами и жизнь на острие смерти. Она думала о том, как Отто нашел под руинами чайного дома «Коморэ» столь ценную для Аяки фотографию — и протянул ей. Чем дольше она размышляла об этом моменте, тем сильнее убеждалась в мысли, что Отто стал жертвой собственной судьбы. Он должен был что-то сделать. И этот долг затуманил для него все остальное, даже человечность. Ради долга он отказался от прежней жизни, от собственных убеждений — от всего, что вело его и за что он держался.
А когда мысли Аяки касательно Отто заходили в тупик, она вспоминала брата.
Она не могла забыть выражение его лица, когда Отто атаковал Аяку и Кокоми. Аято дал ему отпор. Но вместо того, чтобы наблюдать за врагом, он смотрел на сегуна, и в глазах его пылала ярость.
Аяка никогда всерьез не задумывалась об этом, но что, если ее брат… несчастлив? Много лет назад он добровольно принял на себя обязанности главы клана Камисато. Он верой и правдой служил сегуну, он отдавался Инадзуме без остатка, нырял в пучину политических распрей и каждый день делал сложный выбор, порой непозволительно много отдавая за последствия. Но хотел ли он этого на самом деле? О чем он мечтал? Когда она в последний раз видела, чтобы он улыбался искренне, без задних мыслей, без усталости в задумчивом взгляде?
Аято растворялся в долге. Он отдавал все, чтобы выкроить для Аяки шанс жить спокойной и счастливой жизнью, и для этого ему приходилось с корнем вырывать собственное сердце. Забывать мечты. Молчать о боли. Убивать тех, кто угрожал безопасности клана и Инадзумы — убивать без колебаний, без права на сожаления.
Аяке не хотелось, чтобы он стал таким, как Отто.
«Может, все, что сейчас происходит, это ключ к переменам, — размышляла Аяка. — Может, пришел мой черед подарить ему право на счастье».
Она шагала по ступенькам Тэнсюкаку, надеясь, что сможет поговорить об этом с Томой, но неожиданно встретила на лестничном пролете Дилюка.
Он сидел на ступеньке, прислонившись головой к перилам, и глядел перед собой. Было непривычно видеть его без излюбленного черного пальто — оно лежало рядом, а сам Дилюк остался в черной рубашке и белой жилетке, сдержанном облике, который лишь подчеркивал его строгость. Тем не менее, в жестких чертах его лица таилась печаль, и Аяка опустилась рядом.
— Что-то случилось, Дилюк-сан?
— А, мисс Камисато. Аяка, — исправился он чуть погодя. — Все в порядке. Просто… неудачный день.
Аяка задумчиво провела пальцем по ступеньке.
— Вас… тебя… беспокоит Кэйа?
Дилюк уперся локтями в колени, обеспокоенно зачесал назад волосы.
— Мы повздорили, — признался он.
— Дилюк… Мне жаль, — выдохнула Аяка. — Вы так слаженно сражались с Отто, и мне казалось…
По губам Дилюка скользнула горькая усмешка.
— Мне тоже.
— Так что случилось?
Он вздохнул, задумчиво подтянул перчатку.
— Думаю, это моя вина. Я надавил слишком сильно. Хотел разобраться, почему демоны имеют на него такое тяжелое воздействие, ведь он один из самых сильных людей, каких я только знаю. Думал, что смогу помочь, но…
Дилюк прикрыл глаза, устало потер переносицу.
— Кажется, я стал иногда забывать, какая огромная пропасть лежит между нами. Однажды Кэйа уже решился сказать мне непростую правду, и в тот день я оттолкнул его. А потом уехал, оставил одного на три года, и с тех пор мы ни разу не говорили откровенно.
Аяка ласково погладила его по плечу, хотя понимала, что такой жест едва ли способен утешить Дилюка.
— Конечно, Кэйа не нуждается в моей помощи, — качнул головой Дилюк. — Я уже упустил свой шанс. Я ведь мог все исправить, но с каждым разговором делал только хуже, и теперь Кэйа… Наверное, он и вовсе жалеет, что однажды назывался моим братом.
— Это не так! — подскочив, горячо воскликнула Аяка.
Она закусила губу: наверное, Кэйе хотелось бы, чтобы Аяка сохранила их разговор в чайном доме «Коморэ» в тайне. Но сказанного не воротишь. Дилюк поднял на Аяку озадаченный взгляд, и ей со вздохом пришлось продолжить.
— Кэйа приехал в Инадзуму из-за тебя. Он… Он испугался, что ты, бросившись по просьбе Джинн на битву с Архонтом, можешь пострадать. Поэтому он отправился за тобой.
Дилюк выглядел потрясенным. Аяка отвернулась, обхватила себя руками. Ей было едва ли не до слез жалко этих двоих, поглощенных раздорами прошлого. Она не могла даже представить, чтобы между ней и Аято однажды случился подобный раскол.
Неужели Дилюку и Кэйе так хотелось ссориться дальше, зная, что в любой момент кто-нибудь из них может… погибнуть?
— Как ты этого не понимаешь? — воскликнула она. — Кэйа до сих пор считает тебя своим братом, но думает, что больше тебе не нужен. Да вы оба друг друга стоите! Ты думаешь, что упустил свой шанс, но не похоже, чтобы ты хоть раз по-настоящему им воспользовался.
Дилюк открыл рот, но не нашелся с ответом и спрятал лицо в ладонях. Аяка вздохнула. Медленно подошла к нему, осторожно обхватила за плечи, села рядом.
— Извини. Я не хотела, чтобы это прозвучало жестко…
— Но это правда, Аяка. Ты совершенно права. Я не… Я не знал. Я думал, Кэйа… — Он тяжело вздохнул. — Если честно, я давно перестал его понимать.
— Может, ты просто не хочешь его понимать, — мягко предположила Аяка. — Я думаю, в глубине души ты обо всем давно догадывался. Ты знал, что он приехал в Инадзуму ради тебя, и ты этого боялся.
Дилюк ничего не ответил, но в этом и не было нужды. Аяка помнила, с каким лицом он смотрел на Кэйю, когда его тело стало неконтролируемо покрываться льдом. Она помнила ужас в его глазах — с подобным ужасом она сама смотрела на окровавленные камни Арауми, боясь даже задумываться о судьбе Аято.
Что бы ни говорил Дилюк, каким бы угрюмым и неприветливым в отношении Кэйи он ни пытался показаться, в глубине души он по-прежнему не представлял свою жизнь без брата.
Дилюк печально рассмеялся.
— Извини меня за подобные откровения, Аяка. Тебе, наверное, странно все это слышать. Держу пари, вы со своим братом вообще никогда не ссоритесь.
— Мы? — удивленно отозвалась Аяка. — Ну что ты, конечно, ссоримся. Меня порой ужасно раздражает, что он воспринимает себя исключительно как главу комиссии Ясиро и напрочь забывает, что он человек. Мне иногда кажется, что в отрыве от комиссии он вообще не помнит, как жить эту жизнь.
Дилюк усмехнулся и качнул головой.
— Да, понимаю. Джинн… Она абсолютно такая же.
Некоторое время они молчали, и Аяка наблюдала, как колышутся на стене тени раскидистых сакур.
— Раньше… — начала она. Дыхание перехватило. Столько лет прошло, а думать о родителях до сих пор было непросто. — Раньше, когда родители были живы, мы с Аято ссорились почти каждый день. Но когда мы стояли на похоронах отца, и он сжимал мою руку…