Кадзуха повернул голову в сторону друзей. Венти стоял чуть поодаль, по-прежнему сжимая лиру, и в его взгляде, обращенном к Аято, плескалась печаль. Словно почувствовав чужой взгляд, он поднял голову и легонько улыбнулся Кадзухе.
И этот жест вдруг открыл Кадзухе глаза на то, что было так просто и к чему он до сих пор оставался слеп.
Несколькими минутами ранее Кадзуха был полон решимости убить сегуна, если представится шанс. Ему казалось, только так он сможет положить конец страданиям Аято и своим собственным мучениям — бесконечному кошмару, в котором его погибший друг раз за разом падает к подножию Тэнсюкаку.
Но теперь он, кажется, начал понимать. Боль порождает боль. Это нескончаемый цикл.
Терзаемая горечью после смерти сестры, Эи замкнулась в себе и позволила бесчувственной кукле принимать за нее решения. Не меч сегуна Райдэн, а боль Эи поразила Томо. А Кадзуха, ведомый болью от потери друга, впервые поднял клинок не из чувства долга, а из желания намеренно оборвать чужую жизнь. Лишь потому, что Райдэн обладала божественной силой, боль не превратила Кадзуху в убийцу.
Потрясенный потерей Синьоры, Отто прошел огромный путь из Снежной в Инадзуму и даже вернул ее из мира мертвых. Его поступок привел к новым потерям: Кэтсуо и Тадао, Тэкуми, Юй Шэнь, солдаты Сангономии и сегуната… Новая волна боли.
«Любовь — это обоюдоострый клинок. Она может стать хорошим оружием. Но ты никогда не знаешь, когда она обернется против тебя, если связь, что давала тебе силу, будет разрушена». Так сказал Сяо, когда вспоминал печальный финал жизни своих друзей. И он был прав. Любовь может стать исцелением и путем к свету, но она же порой вынуждает людей совершать ужасные поступки и тонуть все глубже во тьме.
Это порочный круг, и пока он существует, будет проливаться кровь.
К счастью, непоправима только смерть. И пока люди живы, у них остается возможность решать, к какой стороне клинка они хотят обратиться.
Например, начать с того, чтобы отпустить многолетнюю ненависть.
Кадзуха вздохнул и, подняв голову, перехватил взгляд Эи.
— Это не ваша вина. Вы попали под влияние очень умного и опасного человека, который готов был на все ради своей цели. Он бы в любом случае нашел способ подчинить ваши силы себе.
— О, Каэдэхара… — устало вздохнула Эи. — Я не заслуживаю твоей поддержки.
Улыбнувшись, Кадзуха вдруг опустился на одно колено и смиренно склонил голову.
— В таком случае, я не заслуживаю вашего милосердия, Ваше Превосходительство, — твердо сказал он. — Я поднял клинок против сегуна и нарушил за последние дни не один десяток законов Инадзумы. Я, кстати, даже на закрытых горячих источниках побывал. Можете записать это в список моих грехов и вынести соответствующее наказание.
Лицо Эи изумленно вытянулось.
— Встань, Каэдэхара! Что ты такое говоришь? Какие горячие источники? Ты сам понимаешь, как нелепо это звучит?
Кадзуха поднял голову. Заглянув ему в глаза, Эи вдруг расслабилась и улыбнулась. Она наконец поняла, что пытался донести ей Кадзуха.
— Может быть, ничего этого не случилось бы, если бы Отто смог принять слова поддержки и впустить в свое сердце принятие, — смело глядя на сегуна, произнес Кадзуха. — Я не говорю о том, что вы безгрешны, Ваше Превосходительство, и нам всем стоит с этим смириться. Я лишь пытаюсь сказать, что утопая в сожалении, вы ничего не сможете исправить.
Сегун задумчиво хмыкнула.
— Надеюсь, ты понимаешь, что твои слова можно расценить как попытку оскорбить сегуна?
Кадзуха вновь опустил голову, готовый в крайнем случае броситься прочь: теперь он ни за что не хотел отдавать свою жизнь в распоряжение сегуну. Он не будет безропотно принимать свою смерть. Томо научил его главному — бороться. Он умер не для того, чтобы Кадзуха ушел следом.
Он погиб, чтобы Кадзуха выбрал жизнь.
Эи сделала шаг вперед. И наконец, поколебавшись, протянула ему руку.
— К счастью, их также можно расценить как хороший совет. Вставай, Каэдэхара. Твоя мудрость еще понадобится мне.
Кадзуха взялся за протянутую ладонь, и они с Эи присоединились к остальным — молчаливой группе, которая, затаив дыхание, наблюдала за попытками Яэ Мико и Кокоми спасти жизнь Аято.
— Как успехи? — шепотом спросил Кадзуха у Венти.
Тот качнул головой.
— Мико и Кокоми сделали, что могли. Теперь все зависит от Аято. Вопрос не только в том, хватит ли ему выдержки выкарабкаться… — Венти бросил быстрый взгляд на Аяку и, убедившись, что она не слышит, закончил мысль. — Вопрос в том, захочет ли он этого.
От его слов сердце Кадзухи пустилось вскачь. Да быть такого не может. Аято должен вернуться. В смерти нет свободы — только забвение и пустота.
Яэ Мико и Кокоми отстранились, объявив, что их работа окончена, и рядом с окровавленным братом тут же опустилась Аяка. Никто не смел ей помешать. Даже Тома, хоть и держался поблизости, соблюдал вежливую дистанцию, понимая, что эти минуты могут стать для брата и сестры последними.
Кадзухе не хотелось в это верить. Он судорожно вздохнул, и стоявшая рядом Бэй Доу молча стиснула его плечо.
Аяка осторожно взялась за ладонь Аято. Погладила серебряное кольцо на его указательном пальце. А потом, вымученно улыбнувшись, вдруг запела:
Идем, идем, идем! Сыграем в тэмари!
Раз, два, раз, два, три. Тэмари карабкается на Священную сакуру.
Четыре, пять, четыре, пять, шесть. Вжик! И перелетает через Ёго!
Семь, восемь, семь, восемь, девять. Тэмари снова у меня в руках. Да…
Песня не закончилась, но Аяка не могла продолжать. Ее голос пресекся, и она, прижав руку брата к щеке, расплакалась.
Тома зажал рот рукой и отвернулся. Кокоми прижалась к Горо. Она слишком вымоталась для того, чтобы плакать, но на ее лицо набежала тень. Мико еле слышно вздохнула. Она сидела спиной к Аято и Аяке, и Кадзуха вдруг понял, почему. Ей было не все равно. Наоборот. Она просто не могла смотреть.
— Да… В маленьких руках… Аяки…
Кадзуха вздрогнул: этот голос принадлежал не Аяке. Пальцы Аято дрогнули и легонько стиснули дрожащую ладонь сестры. Он приоткрыл помутневшие глаза и улыбнулся краем губ. Увидев это, Аяка едва сдержала порыв броситься брату на шею, а Тома, издав сдавленный звук, поспешно закрыл лицо руками.
— Твоя любимая песня… — прошептал Аято.
— Тише, тише. — Аяка нежно погладила его по волосам. — Тебе нужно беречь силы.
Аято перевел взгляд с ее бледного лица на небо. Кадзуха тоже невольно вскинул голову и обнаружил, что тучи начали понемногу расходиться. Теперь, когда связь Эи с Кольцом Изнанки была разорвана, грозы и бури наконец оставили Инадзуму в покое, и над городом понемногу занималась заря.
«Долго же мы сражались», — удивился Кадзуха.
— Я видел родителей, — сказал Аято. — После того, как Кольцо Изнанки… — Он не договорил, но всем и так было ясно, что он имел в виду. — Они звали меня. Но я подумал, что не хочу… Идти с ними.
Аяка вытерла слезы тыльной стороной ладони, но они набежали снова. Аято осторожно поднял руку. Мягко прикоснулся к ее мокрой щеке.
— Здесь меня ждала сестра, — сказал он. — И все то, чего я еще не успел сделать. Все… ради чего стоит жить.
Его взгляд обратился к серебряному кольцу, и он едва заметно улыбнулся.
Тома опустился рядом с Аято, тяжело взглянул на него — смотреть на непривычно ослабевшего и израненного господина было для него непростым испытанием. Все ждали, что он скажет.
И Тома не выдержал.
— Вы дурак, милорд! — закричал он. — Простите мне такие слова. Я ужасно виноват. Но вы дурак, ясно? Никогда больше не смейте так делать!
— Кто бы говорил, — усмехнулся Аято.
Кокоми с облегчением рассмеялась. Ее веселье подхватили другие: все смеялись и плакали одновременно. Запоздалый ужас, боль, облегчение — эти чувства навалились разом, и друзья не переставали заключать друг друга в объятия, говорить слова благодарности и даже ругать друг друга за необдуманные решения.