«Вот наставник, коего я ищу», — мелькнуло Мустафе. Этот шейх должен был далеко продвинуться по пути, на который лишь мечтал встать Мустафа.
Когда дербенджи назвал имя шейха, оно показалось Мустафе знакомым: Бедреддин Махмуд, сын кадия города Симавне, что под Эдирной. Не это ли имя слышал он полгода назад от одного дервиша, который рассказывал о шейхе, не побоявшемся высказать свое презрение вельможным беям, тем самым беям, чья измена в Анкарской битве окончательно открыла Мустафе глаза?..
Впрочем, ни тогда, у переправы через горную реку, ни теперь, лежа под буком на Изникском перевале и собираясь с мыслями перед встречей с учителем, не мог Мустафа, как ни старался, вспомнить: от кого он впервые услышал имя шейха? И то сказать, разве можно вспомнить, от кого ты впервые слышал имя своего отца?
Прошло несколько месяцев, прежде чем Мустафа напал на след Бедреддина. В дервишеской обители города Ахлат, стоящего на берегу раздольного, точно море, Ванского озера, хорошо знали, что Бедреддин Симави был мюридом их земляка шейха Хюсайна Ахлати, прославившего имя города Ахлат и свое собственное при дворе мамлюкских султанов в Каире. Следовательно, в том краю и нужно было искать Бедреддина.
Отправляясь на поиски шейха в далекий Египет, Мустафа поддался неудержимому желанию, которое он впоследствии счел указанием судьбы, — побывать в родных краях. Здесь, в столице айдынского бейлика городе Тире, он нежданно-негаданно встретился с Бедреддином. Стал его мюридом и не расставался с ним девять лет, до самой высылки шейха в Изник.
Под началом Бедреддина Мустафа прошел школу наук явных и сокровенных. Из его уст услышал ответы на свои вопросы: что разделяет и ослепляет людей и что надобно делать, дабы изменить их жизнь.
Чтобы ответить на этот последний вопрос делом, призывал теперь шейх Мустафу в Изник. Именно для этого, ни для чего другого!..
— Глянь-ка, дядя Мустафа! — Халил, вскочив на ноги, указывал на дорогу. — Конники! Скачут сюда!
Встревожившийся было Мустафа узнал среди скакавших в гору всадников Гюндюза. А затем и ближайших учеников Бедреддина. Велико, стало быть, нетерпение шейха, раз он выслал их навстречу!
Мустафа мигом вскочил в седло, подхватил с земли Халила и, проскакав мимо караванщика к своим верблюдам, кинул на лету:
— Трогай! Нас ждут в Изнике!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Пора считать альчики
Конские копыта прогрохотали по гулкому мосту над быстрой водой Тунджи, и Шейхоглу Сату с Ахи Махмудом въехали в Эдирне. Пять дней подряд неслись во весь опор, словно вражьи головы везли в тороках. Сату, привыкший путешествовать без спешки, совсем выбился из сил. Да и Ахи Махмуд, даром что на двадцать лет моложе, и тот притомился.
Залитая утренним солнцем, столица радовала глаз густой листвой садов, а слух — стуком молотков и звоном зубил. После долгих лет Эдирне наконец начала отстраиваться. Тимур сюда, правда, не добрался, и таких разрушений, как в Бурсе, здесь не было, но город успел прийти в запустение. Мехмед Челеби, сделавшийся после расправы над братьями единственным правителем державы, не пожелал отставать от деда и отца. Первый — воздвиг в Эдирне дворец и переделал церкви в мечети, второй — построил мечеть и возвел новый жилой квартал. Мехмед Челеби повелел украсить город еще одной мечетью, а на месте старого византийского торжища поставить крытый рынок — бедестан.
Каменщики трудились на совесть. По заветам отцов, навидавшихся разных древних зданий, строили на века, любовно поднимали своды, под коими разложат свои товары купцы, зашумят толпы зевак, покупателей, закричат зазывалы.
Когда один из каменщиков оглянулся на стук копыт, Ахи Махмуд узнал в нем своего бывшего напарника: вместе обучались они когда-то у одного мастера — устада.
Судя по повадкам, его знакомец сам стал теперь мастером — ишь как указывает остальным.
Ахи Махмуд осадил коня, спрыгнул на землю и окликнул его. Мастер не сразу узнал в проезжем старого товарища. А узнав, быстро спустился вниз по лесам. Приложив правую руку к груди, они поклонились друг другу.
— С прибытием, Махмуд! Добро пожаловать в столицу!
— Дай бог рукам твоим силу, мастер Ибрагим!